На ступеньках автобуса, в который я собирался войти, зависла попа. Попа была очевидно немолодой, обернутой в голубое болоньевое пальто, и в неуверенной попытке очередного напряжения не чувствовалось гарантированного и успешного результата. Рефлекторно выставив вперед левую руку в перчатке и попав в
самую середину попы, я помог попе вскарабкаться, особо не чувствуя ни попы, ни собственных усилий.
Автобус был почти пустой, я сел на сидение - лицом к остальным пассажирам, и владелица попы уселась тоже лицом ко мне. Это оказалась невысокая женщина лет 70-ти, тщательно и уместно
накрашенная, с выразительным ртом. Ее глаза неотрывно смотрели на меня, она понимала, что это я так быстро и так неприлично помог ей взобраться, и ее эмоции никак не могли сформировать целостную картину какого-то одного чувства: то это был стыд, то удивление, то вопрошание чего-то -- чего я не мог
понять, мне стало неловко, и я вышел.
Попа была очевидно немолодой, обернутой в голубое болоньевое пальто, и в неуверенной попытке очередного напряжения не чувствовалось гарантированного и успешного результата. Рефлекторно выставив вперед левую руку в перчатке и попав в самую середину
попы, я помог попе вскарабкаться, особо не чувствуя ни попы, ни собственных усилий.
А в других странах, если попка не той веры, то её ждет страшная карма:
Рефлекторно выставив вперед левую руку в перчатке и попав в самую середину попы, я помог попе вскарабкаться, особо не чувствуя ни попы, ни собственных усилий.
Это Бессознательное Фрейд называет Сверх-Я.
Не хотел, но так
получилось, с- э - ы - р. :-)
Хотелось бы внести живости в повествование. Помогаем. Если автобус заменить на катафалк? Он (она) вышел (вошел) и катафалк, гремя бубенчикам, весело понесся куда-то вдаль...
Пусть будет комбайн, с единственным комбайнером, получающим колоссальное удовольствие от падающих тяжелых и спелых колосьев виртуальной пшеницы, не скрывающий неподдельной радости, танцующей в
орлином взоре перпендикулярным огнем.
Или высокоскоростной трамвай до Верхней Пышмы. Дэвид Гарретт - в мятых джинсах, дизайнерском пиджаке, в кольцах, браслетах и накрашенных ресницах, поводя скулами истинного арийца - как Белый Конь А - играет на скрипочке 5 симфонию Бетховена - и
трамвай встает...
Мета-роман. Есть вдохновение - роман продолжается. Нет - трамвай скроется в нескошенной траве под сладкую мелодию блондина в шоколаде. Ах, Дэвид, играй же, играй...
Надворный советник Семен Петрович Подтыкин сел за стол, покрыл свою грудь салфеткой и, сгорая нетерпением, стал ожидать того момента, когда начнут подавать блины... Перед ним, как перед полководцем, осматривающим поле битвы, расстилалась целая картина... Посреди стола, вытянувшись во фронт, стояли
стройные бутылки. Тут были три сорта водок, киевская наливка, шатолароз, рейнвейн и даже пузатый сосуд с произведением отцов бенедиктинцев. Вокруг напитков в художественном беспорядке теснились сельди с горчичным соусом, кильки, сметана, зернистая икра (3 руб. 40 коп. за фунт), свежая семга и проч.
Подтыкин глядел на всё это и жадно глотал слюнки... Глаза его подернулись маслом, лицо покривило сладострастьем...
— Ну, можно ли так долго? — поморщился он, обращаясь к жене. — Скорее, Катя!
Но вот, наконец, показалась кухарка с блинами... Семен Петрович, рискуя ожечь
пальцы, схватил два верхних, самых горячих блина и аппетитно шлепнул их на свою тарелку. Блины были поджаристые, пористые, пухлые, как плечо купеческой дочки... Подтыкин приятно улыбнулся, икнул от восторга и облил их горячим маслом. Засим, как бы разжигая свой аппетит и наслаждаясь предвкушением,
он медленно, с расстановкой обмазал их икрой. Места, на которые не попала икра, он облил сметаной... Оставалось теперь только есть, не правда ли? Но нет!.. Подтыкин взглянул на дела рук своих и не удовлетворился... Подумав немного, он положил на блины самый жирный кусок семги, кильку и сардинку,
потом уж, млея и задыхаясь, свернул оба блина в трубку, с чувством выпил рюмку водки, крякнул, раскрыл рот...
Но тут его хватил апоплексический удар».
А.П.Чехов.
"О бренности".
Несправедливость и случайность. Когда в порыве счастья высовываешь башку в трамвайное окно, а там - столб, и удар по затылку завершает эйфорию -- думать нечем. Столб же не думает - дерево, бревно.
Летит трамвай, в радиаторах под креслами Chesterfield неподкованные
блохи...
Испарина пробежала от усов до заднего стекла и стекла извилистой струйкой. Господи, - подумал железный, - почему я не каучуковый шар с капелькой счастья внутри? Почему я несусь в эту Великую П, примагниченный скоростью к мягкой земле с условными рельсами
предначертанного пути?
Струны-усы лопались и ржавели...
И-го-го... - отзывалась эхом пустыня...
О карабкающейся попе, романе без начала и конца и о том, как рассуждал Щульц. Случилось мне месяца два назад очутиться в служебном автобусе со стайкой дам. Коллеги, можно сказать. Пока ехали завёл светскую беседу с одной из дам. О Чехове, Chesterfield -де, Маске и о прочих пятых симфониях. Прибыли,
слез первый и руку ей подал. О рассуждениях Шульца. Он подумал, что как-то некрасиво получится по отношению к другим дамам, если он их проигнорирует в процессе слезания. Короче, принял на руки всех. Издержки воспитания, видимо. С детства так учили. Трагедия всей жизни, но я не жалуюсь и
перевоспитывать поздно. Олежка-напарник мне: а в стране мирового добра тебя и по судам вполне могут затаскать за такое. У него, кстати, там дочка живёт. Прекрасно устроилась. Живёт за бетонным забором с колючей проволочкой сверху и под круглосуточной охраной. Замечательная страна, в своём роде, но
сейчас не об этом. На обратном пути решил выйти последним. Сказал только, что женщины и дети вперёд и всё. Вопрос на сообразительность. Что мне после этого сказал Олежка-напарник?
Внимание! сейчас Вы не авторизованы и не можете подавать сообщения как зарегистрированный пользователь.
Чтобы авторизоваться, нажмите на эту ссылку (после авторизации вы вернетесь на
эту же страницу)
