Провожу в Питере выставку картин.
Решил вам сюда все затранслировать - тем более что я даже видео снимаю и все картины аннотированы сотрудником Эрмитажа.
Так что буду сюда все выкладывать - начну с афиши - а потом работы с аннотациями, видеорассказы о сериях - на выставке их четыре,
причем одна из Екб еще. И даже лекция одна будет записана моя.
Так что куча всякого.
Начну со старых - я их выкладывал давным давно. Это работы из Екб - их кто у меня был - у меня дома видел.
Сейчас с аннотациями из Эрмитажа.
На выставке Алексей Хвостов решил представить несколько своих ранних работ: "Красная шапочка", "Няня", "Стрип-бар", "Тёлки".
Отдельно о каждой работе речь ещё впереди, пока хотелось бы поделиться общим наблюдением.
В этих композициях, где преобладает плоскостное, графичное начало, именно тень, темнота трактована как нечто материальное: тень, словно порванный лист, лежит на столе перед поэтом; тень, как грязь
или лужица воды, на кафельном полу в картине "Телки".
В тени за спиной Пушкина-Фета угадывается фигура, а тела гадалки, женщин, Петра Пустоты, лишенные освещения, напоминают надутые полиэтиленовые пакеты: они имеют явный объём, подвижность, наполнены шевелящейся субстанцией.
При этом
все вокруг них,-освещенное пространство и предметы,- плоские и статичные, как бумажные декорации.
Лишь тени живут и движутся, воплощая скрытые, нереализованные желания.
Красная Шапочка пытается соблазнить Петра
Пустоту, мучаемого половым бессилием от чрезмерного увлечения онанизмом
Уже по одному названию понятно, что в момент написания картины автор увлекался сюрреализмом и творчеством Сальвадора Дали.
Сюрреалисты были поклонниками Зигмунда Фрейда, и в картине «Красная шапочка»
отсылок к психофизиологии достаточно.
Сам Хвостов, рассказывая о сюжете, раскрывает его как столкновение противоположных устремлений: Петр Пустота хотел бы вырваться из обыденности, внутри него жива золотистая мечта, и даже стена над головой превращается в дорогу из жёлтого кирпича,
устремлённую вверх.
Но женщина, что воплощает низменное, животное начало, стремится удержать героя в своём горизонтальном мире, полном красно-коричневых мясистых тонов.
Поза Красной шапочки продолжает линию изображений красавиц, начиная от Спящей Венеры Джорджоне до Олимпии Эдуарда
Мане.
Тело, открытое для благоговейного созерцания, начинает восприниматься как предмет, выставленный на витрине для всеобщего обозрения и оценки: женщина не имеет души, как любой продукт потребления.
А вот Пётр Пустота подчёркнуто не имеет тела: благодаря силуэтному изображению и
изломанным, размытым линиям, фигура кажется движущейся тенью.
Под фрейдистской оболочкой картины скрывается чистейшей воды романтизм: конфликт героя-мечтателя с буржуазной, сугубо материалистической реальностью.
Работа написана по стихотворению Афанасия Фета «Помню я: старушка-няня…».
Главными героями тоже становятся старуха-гадалка, образ прекрасной возлюбленной позади свечи, и фигура поэта.
Но тут начинается игра: вместо Фета появляется весьма узнаваемый благодаря
кудрявым волосам и бакенбардам Александр Пушкин.
Его стихотворение «Зимний вечер» дало русской литературе один из самых знаменитых образов старушки-няни, что и делает правомочной замену персонажа в картине.
Сам же Фет (от него, к слову, остались лишь усы и борода), наблюдает за
сценой с портрета.
Девица, что «за водой поутру шла», соединяется с возлюбленной Афанасия Фета, Марией Лазич, погибшей при пожаре.
Благодаря контрастному расположению цветов: ярко-жёлтый рядом с иссиня-чёрным, и красному акценту
, композиция приобретает зловещее, лихорадочное
настроение. Тёмная фигура старухи становится одновременно и «доброй подружкой», «няней доброй», и воплощением слепой судьбы.
Синее, серое, чёрное; редкое мерцание белого создают атмосферу таинственной
тишины.
Поле, расчерченное решеткой, напоминает одновременно кафель и окно промышленном помещении; одно пустое пространство сверху, второе, такое же, - внизу, как на картинах Эшера.
Одна фигура становится эхом другой: намеченные силуэтами, они исполняют в этом ирреальном пространстве
свой мистический танец.
Вправо движутся человеческие тени силуэты, влево шагает корова, отчетливо рисуясь на плоском звездчатом небе и почти задевая рогами луну.
Хвостов признаётся, что вспомнил здесь о египетской Хатхор, богине Нила.
Никакого отношения к реальному сюжету, к
насмешливому названию картины вся эта мистика не имеет: увиденное становится только поводом, мотивом для создания нового мира глухих колеблющихся теней и гулкого синего света.
одна из ранних работ
Хвостова. Бросается в глаза одинаковость женщин за барной стойкой: они штампованы, как продукты потребления, сделанные на заводе.
Кажется, что бутылки на полке проводят более насыщенную жизнь: собираются по двое-трое, куда-то направляются, поворачиваются друг к другу. Фигуры на экране тоже
активно двигаются, как им и положено.
А вот женщины неподвижны, они пребывают в анабиозе, как механические куклы, пока в них не повернулся ключик.
Формы всех предметов упрощены ради большей выразительности: так делали экспрессионисты ХХ века (Кирхнер, Хеккель, Руо).
Хвостов
работает крупными плоскостями чистого цвета, накладывая краски без смешивания.
Чёрные контуры делают работу похожей на витраж.
И, несмотря на яркость одежд танцовщиц, атмосфера бара оказывается давяще-тяжелой.
а вот ту блондиночку крайнюю справа как зовут, у нее такая талия :-)
молодец Алексей долбай и кукож искусство пока оно тебе не принесет
то что нужно :hi:
уважаю кориш
Следующая серия - Одни - она будет дальше выставляться в других местах - следующая выставка уже в плане.
буду ее постепенно выкладывать.
Алексей Хвостов – из тех редких авторов, кто имеет чёткое понимание, зачем создаёт картину, что хочет ею сказать, какое место займёт она в
его творчестве.
Работы можно рассматривать как части цельного высказывания длиною в несколько лет, конструктивные элементы единого проекта (хотя каждая произведение остаётся самодостаточным).
Такая серийность рождает впечатление протяжённости взгляда во времени, смены фаз
происходящего, смены углов зрения.
Словно бы камера – окуляр – око художника последовательно выхватывает из реальности цепочку фрагментов.
Это позволяет говорить о некоторой кинематографичности авторского мировосприятия, что закономерно, учитывая увлечение Алексея художественной
фотографией и киноискусством.
Серия "Одни"- это цикл эскизов, по которым возможно создание полномасштабных монументальных работ.
Все картины автор определяет как "повествовательные": о каждом из героев можно сочинить целую историю.
Композиции напоминают кадры
артхаусного фильма без звуков: день из жизни старушки, мальчика или дворника.
И тем не менее это не герои – личности: они не совершают что-то, а существуют, повинуясь распорядку времён года, экономическим и социальным колебаниям, смене политических режимов.
Действующие лица настолько
лишены желания действовать, лишены конкретных, индивидуальных черт, что в их череду включаются явления природы: утро и вечер.
И всех эти сюжеты объединяет тема одиночества.
Отчуждённость обрушивается бетонными стенами, безмолвными улицами, где завывает ветер, свистит по пустым
дворам.
Одинокие люди совсем рядом друг с другом, - и не могут найтись, затерянные в столице.
Ледяной Петербург Достоевского говорит с ними, и в этой тихой беседе, наедине, утешает шелестом дворов-колодцев, переливами бликов на штукатурке, игрою пылинок в солнечном луче.
Каждвый потерявшийся в Петербурге становится единым целым с городом, принимающим всех.
Санкт-Петербург — история множества историй, чьи персонажи скрываются за углом, в любом знакомом подъезде.
Все персонажи типичны, похожи на сотни других таких же старушек и мальчиков, вечеров и
рассветов.
Один – это каждый.
Несколько смыслов обыгрывается в названии серии: «один пёс» - это и «некий конкретный пёс», и «пёс одинокий», «один из псов», «всякий, каждый».
По сути, Хвостов погружает зрителя в мир, где «один» становится равнозначным «всем», а «некто»
сливается с «никто».
В картине Алексея Хвостова «Один работник» огромный завод, накренившись, давит на маленькую фигурку в красном.
Лёд начинает таять, и серо-зелёные глыбы медленно сползают влево.
Тяжёлые
металлические крыши косо свисают над головой, и даже трубы накренились, словно на тонущем лайнере.
А дворник стоит, опираясь на лопату, и меланхолично созерцает всё это.
Алексей смеётся: «про каждую картину серии «Одни» можно сочинить историю. Вот например, этот дворник-таджик.
Он ведь даже не работает на громадном заводе, - так, только снег убирает у его подножия.
И мог бы он найти занятие получше: на заборе ведь висит объявление о поиске работников. Да вот беда: не умеет этот таджик читать по-русски».
Такой вот замкнутый круг!
Владимир стоял под косым дождём, наблюдая серое небо с подтёками облаков.
Ветер бил ему в спину, морось сыпалась на лысину;
Ильич ёжился и поднимал воротник.
Он хотел бы шагнуть с
постамента, но огромный тяжёлый дом перекрыл дорогу.
Владимир встал на носочки, чтоб заглянуть поверх крыши – хотя бы одним глазком увидать, куда, в какие края тянутся перелётные птицы.
И птицы тянулись, и время капало за воротник.
Ильичу хотелось летать
продолжение серии А. Хвостова "Одни".
Утро превращается в персонажа: оно грузно плетётся на мягких лапах, задевает боками стены, гладит окна пушистым туманом.
Все предметы сливаются в этих рассветных
сумерках, только контуры чуть просвечивают, ещё неясные и нечёткие.
Утро затерялось в Петербурге и бредёт из двора во двор: оно живёт в полудрёме, и исчезнет, как только город проснётся.
Современник, услышав о мальчике под лестницей, вспоминает книги про Гарри Поттера.
В картине Алексея Хвостова атмосфера тоже сказочная, только эта сказочность скорее напоминает магический реализм
Крапивина: волшебство не воплощается в грифонах и золотых львах, но прячется в самой жизни, в солнечном свете, в шагах прохожих.
Мир ребёнка изображен как бы изнутри, он остаётся чудом, тайной, закрытой для взрослых.
Потому что наблюдателю, безучастному к магии солнечных лучей,
изображение мальчика, сжавшегося на ступенях, напомнило бы социальную критику Достоевского и художников - передвижников.
Если рама картины – граница между двумя мирами, то зрителю предлагается шагнуть под тёмные своды перехода, где звонко раздаются шаги, отражаясь от глянцевых стен.
На штукатурке пляшут солнечные блики:
путь напоминает пресловутый туннель, где свет ждёт только в самом финале.
И на самой границе – силуэт собаки.
Пёс – это всегда охранник, сторож, страж; это всегда тот, кто бессменно ждёт одного-единственного, избранного.
Персонаж, богатый литературными ассоциациями: это и
верный Банга, друг Понтия Пилата, и одно из воплощений Мефистофеля.
А если не искать символистского подтекста, то – Каштанка или Бим, - словом, любой из обаятельных героев детских книжек.
Эта дворняжка может взять на себя любую роль: всё зависит от того, кто идёт по туннелю.
Старушка изображена на переходе.
Она входит под портал дома, а позади путь ей отрезает другой дом: героиня оказывается зажатой между каменными стенами.
Здание вдалеке почти закрывает небо,
такое же серое и непроницаемое, как каменная кладка.
Арки, порталы, двери и окна – всё это разрезает мир на замкнутые ячейки, самодостаточные фрагменты, превращает доступное взгляду в картину с определённой композицией.
Картина же сама по себе воплощает переход из одной реальности в
другую.
Героиня, которая не может вырваться из своих неказистых, одиноких будней, получает шанс прожить ещё одну жизнь – в нашем представлении.
Зритель может придумать для этой женщины новую, счастливую, историю.
Один художник-конечно, автопортрет Алексея Хвостова.
Для каждого автора данный жанр воплощает и самоанализ, самопознание, но одновремено и репрезентацию перед зрителем.
В данном случае представленная для
обозрения маска создается не только за счёт выражения лица или закрытой и отстраненной позы, сколько благодаря колориту (мутноватый зелёный с потухшим красно-рыжим),
и благодаря как бы неуверенным, размытым контурам.
Так формируется образ мягко-лирический, полный романтической
меланхолии.
Внимание! сейчас Вы не авторизованы и не можете подавать сообщения как зарегистрированный пользователь.
Чтобы авторизоваться, нажмите на эту ссылку (после авторизации вы вернетесь на
эту же страницу)
