«Секс на съемках порно — самый худший секс, что у меня был», — подытоживает актриса. К тому же, у нее начались проблемы с личной жизнью из-за профессии. Мэддисон жалуется, что ее кавалеры воспринимают ее как трофей, а не нормальную девушку. Тем не менее, она любит «человеческую сторону своей
профессии, необычную жизнь и сумасшедшие приключения, связанные с ней».
В конце августа австралийские порнозвезды попросили своих зрителей не подражать увиденному на мониторе, так как это далеко не всегда приятно участникам. Они призвали не заставлять партнера делать то, чего ему не хочется, а
сосредоточиться на том, что нравится обоим.
По словам специалиста, российские женщины совершают покупки по велению эмоций, не всегда руководствуясь целесообразностью. «Осенью 2017 года мы представили капсульную коллекцию вечерних и коктейльных платьев совместно с дизайнером Франческо Сконьямильо, его платья носят Бейонсе и Дженнифер Лопес, —
рассказал Денис Рыженко. — И несмотря на то, что праздничный сезон еще не наступил и скидок на эту коллекцию нет, женщины покупают платья и аксессуары».
Учениц старших классов средних школ и студенток колледжей Узбекистана массово отправляют на осмотр к гинекологам. Мероприятие проводится с целью выявления девственниц, сообщил на условиях анонимности порталу Сentralasian.org сотрудник администрации Самаркандской области.
А. Снегирев: Хороший вопрос. Потому что эстетическая однородность так или иначе проявляется. Не знаю, насколько она накрывает наше культурное пространство, но она везде ощущается следующим образом: мы все обращены в прошлое. Нам, видимо, страшно не хватает поводов полюбить самих себя.
Н.
Кочеткова: В смысле — самих себя современных?
А. Снегирев: Да, самих себя — таких, как мы есть, какими мы отражаемся в зеркале. Это смешно, но хочется заговорить терминами домашнего психолога, ведь очевидно, что на национальном уровне мы все себя как-то не приемлем такими, какие мы есть. И для
того, чтобы себя принять, мы ищем опоры, подпорки в прошлом. В качестве этих подпорок используется великое прошлое. Великое прошлое у нас есть. Тут можно сказать — как на зло, потому что оно нас своим величием, с одной стороны, искушает, мы постоянно им питаемся, с другой стороны — развращает. Это
некий капитал, к которому постоянно можно прибегать. В этом смысле я сам себе и все общество напоминает наследников огромного состояния, которые, к сожалению, из-за наличия этого состояния разлагаются.
Н. Александров: К сожалению, еще и не каждый умеет им пользоваться. Главное — знание, что
это состояние есть. Даже если я его не знаю.
А. Снегирев: А не умеют им пользоваться потому, что воспринимают его в прямом смысле: у нас было великое прошлое, и поэтому все, что мы должны делать, — как-то его потреблять. В контексте литературы мой ответ очевиден (да и критики уже по этому
поводу удивляются, радуются, плачут): большая часть книг, которые представляются на премии, лежат на прилавках, читаются в электричках, ставятся на полки, — посвящена прошлому.
Н. Кочеткова: Ну подожди, тут, мне кажется, нужно как минимум разграничить две вещи. Вещь первая: литература пытается
что-то «осмыслить», как мы это называем. Понятно, что литература — не передовица в прессе, ей нужно на это много времени. Она большая, неповоротливая, и, например, в 2000-е как-то более или менее начали писать про 1990-е и сейчас немножко продолжили.
А. Снегирев: Нужно расстояние, с которого
смотришь на эпоху.
Н. Кочеткова: Да, эпическая дистанция. Это с одной стороны. С другой стороны, сложно спорить, что в последнее время народилось невероятное количество исторических романов. Но, кажется, это была мода (есть же мода в литературе), и хочется верить, что она уже сходит на нет, а
значит, возможно, у нас народится множество романов о сегодняшнем дне, и читатель скажет: «Боже мой! Ну сколько ж можно в зеркало смотреться!».
А. Снегирев: Наталья, с одной стороны, я согласен: мода меняется, как меняются погода и политика. Но сегодня такой факт я вижу — и мне это кажется
приметой не столько литературы, сколько в целом общества: общество погружено в прошлое.
