Дмитрий Лошагин — E1.RU: об отношениях с женой-фотомоделью, её тайном поклоннике и странных угрозах

Фотограф Дмитрий Лошагин на утро после освобождения из СИЗО решил дать первое интервью порталу E1.RU. Напомним, Лошагин провёл 15 месяцев в следственном изоляторе № 1 Екатеринбурга, куда его отправили по обвинению в убийстве супруги — красавицы-фотомодели Юлии Лошагиной-Прокопьевой. Накануне Нового года судья Октябрьского районного суда вынес сенсационное решение и обвиняемого выпустили на свободу.

Интервью Лошагин назначил в салоне красоты своего друга Дмитрия Соколова на ВИЗе. Туда он приехал, чтобы подстричься и сделать маникюр:

— Решил себя привести в порядок перед поездкой к супруге.

— К супруге?.. — переспросил я.

— Да, к Юле. Я ни разу не был на её могиле. Сегодня утром уже делали попытку посетить её, но там, на кладбище, была активная движуха: много камер, журналисты. И мы решили перенести это на вечер.

Дмитрий Лошагин выглядел свежо. Модная кофта, в ухе появилась серёжка, на пальце — кольцо с большим бриллиантом.

— В СИЗО я стригся сам, машинкой, — начал объяснять Дмитрий. — Из-за длины волос у меня постоянно возникали конфликты с сотрудниками СИЗО. Я всё время просил какой-то нормативный акт мне предъявить, на каком основании руководство СИЗО требует, чтобы я был похож на уголовника, то есть подстриженный наголо. А меня всё время там принуждали стричься. Никакого документа мне так и не показали. Я потом сам выяснил, что для осуждённых положена длина волос не более трех сантиметров, а что касается таких, как я, которые находятся под следствием, и вина их не доказана, то такого норматива нет. Но меня всё равно постоянно заставляли стричься. У меня из-за волос даже кошку забрали. И потом шантажировали ею: не вернём, пока не подстрижёшься.

— Кошка — это что? Какой-то сленг?

— Ну, кошка! Животное.

— У вас там кошка в камере была?!

— Да, нам в феврале подарили малюсенького котёнка, он был размером с айфон. Мы вырастили большую красивую девочку, сегодня она очень обрадовалась, увидев меня.

— Где вы могли её сегодня видеть?

— Рассказываю, наберитесь терпения. В продолжение той истории про шантаж. Кошку у меня забрали, я подстригся, но обратно её мне так и не вернули. Обманули! Через два дня пришла комиссия ОНК (Общественная наблюдательная комиссия. — прим.ред.), я к ним обратился с проблемой, что у меня забрали кошку. Я понимаю, что кошка по правилам внутреннего распорядка предмет незаконный, животные под запретом в СИЗО. Но крысы же ходят по камерам, так почему кошка не может ходить?! Она доставляла нам много радости, мы все её любили, тискали, все с ней хорошо засыпали, а когда кошка исчезла, то сон у людей пропал.

— Как вы её звали?

— Кошка Крыса. Ребята из ОНК её в итоге вывезли из СИЗО, и теперь Крыса живёт у моей мамы.

Парикмахер попросил пересесть Лошагина к раковине для мойки головы.

— Как у вас в СИЗО с санитарией было, с душем?

— Это отдельная история. Я дома привык два-три раза в день ходить в душ. А в СИЗО — душ один раз в неделю по 15 минут. Если вещи нужно прополоскать, то это идёт в ущерб купанию. Мы мойку называли «полтора душа», потому что из одного душа поток был хороший, а из второго — половинка.

— А сколько вас в камере было?

— Камера у нас была рассчитана на четырёх человек. Бывало, мы и втроём жили в ней, и вшестером.

— На суде вы говорили, что сидели рядом с Евгением Малёнкиным (вице-президентом фонда «Город без наркотиков», обвиняемым в избиениях реабилитанток. — прим. ред.).

— Женя Малёнкин занимал камеру над нами. С ним мы стали хорошо общаться после того, как начали вводить против нашей камеры санкции. Дело в том, что я стал выступать за права заключённых. Например, люди там год не получали сахара! Из-за этого у нас забрали телевизор, и с Малёнкиным мы стали «славливаться по погоде». На сленге СИЗО это вот что: Малёнкин скидывал нам верёвочку с куском мыла, мы, склеив из газет удочку метра полтора, эту веревочку удочкой ловили, затягивали к себе через решётку, к ней привязывали верёвочку потолще, он её поднимал, привязывал газету или распечатки с сайтов. Так мы получали прессу. Это всё запрещено правилами внутреннего распорядка, но иначе информацию не получить. Задолбало «Русское радио», которое каждый день гоняло там одни и те же песни.

— Что Малёнкин говорил вам о своём деле?

— Мы общались, но я не думаю, что корректно говорить об этом.

— С кем ещё сидели?

— Из банды Федоровича я год просидел с Артёмом Вафиным. Хороший мальчик, которого запутали в эту банду, как мне кажется, исходя из моего общения с ним. Надеюсь, что суд в его отношении, разобравшись в ситуации, вынесет более мягкое решение. Ковальчик Саша из «Водоканала» у нас за стенкой сидел.

— И вы там отстаивали права всех сидельцев — известных и не очень?

— Безусловно, и я чувствовал поддержку, потому что многие из них — люди опытные, особенно те, кто имели какие-то сроки ранее. И они видели весь этот цирк, который разворачивался в СМИ вокруг моего имени.

— Чем питались?

— Стал сыроедом. Мама приносила в месяц 60 килограммов овощей и фруктов. Пенсия у неё маленькая — 4 000 рублей, поэтому помогали друзья. Этими овощами я и питался, салаты делал. Правда, каждый овощ и фрукт сотрудники СИЗО разрезали напополам, поэтому они быстро портились, холодильников нет. Стал проращивать зёрна — пшеницу, маш, нут. По утрам ел их.

— И сегодня дома ели только овощи и фрукты?

— Да, у меня даже с собой есть сушёные финики, я сейчас ими перекушу.

— Какие планы на ближайшие дни?

— Первым делом нужно на могилу к Юле попасть все-таки. А так — привожу в порядок дела, восстанавливаю свой телефонный номер, банковские карты. Какое-то время потребуется для восстановления жилища — лофта, который разгромлен и разграблен в ходе обысков.

— В буквальном смысле разграблено?

— Да, я даже подозреваю конкретных оперативных сотрудников и следователей, потому что они забрали все ключи, посещали и квартиру, и гараж в свободном режиме. И те вещи, на которые у них горели глаза во время обыска, многие из них и пропали — Юлины меха, дорогие часы, украшения.

— Вы вчера сказали, что будете готовить иск к следствию, включите в него и пропавшие вещи?

— Во-первых, я не говорил, что буду готовить иск к следствию, я сказал, что этот вопрос мы рассматриваем. Во-вторых, я понимаю — совершенно нет доказательной базы, что конкретно эти люди произвели хищения.

— Вы просидели за решёткой 15 месяцев, вам по закону должны возместить моральный и материальный вред.

— Да, но я сейчас об этом не думаю. Я думаю о том, как вернуться в нормальную жизнь, потому что это оказалось не так просто. Ты привыкаешь жить в четырёх стенах. Сегодня я не смог спать на хорошей широкой кровати. Во-первых, было тепло, а я привык спать в одежде, потому что в камере холодно. Во-вторых, было нереально мягко и темно, а я привык спать при свете и на твёрдой поверхности шконки. Пришлось сегодня спать на полу. Ещё у меня вызывает удивление, когда я открываю кран, и на руки льётся тёплая вода, потому что я привык к ледяной.

— Что внутри вас сейчас происходит? Есть злость?

— Злости нет, я её уже пережил. У меня было состояние полного коматоза, когда ты не понимаешь, словно тебя придавило прессом в 10 тонн, и ты ничего не можешь с этим сделать. Это когда меня обвинили в смерти Юли и закрыли.

— При каких обстоятельствах вам сказали, что Юля погибла?

— Это был обычный день, у меня был круглый стол для журнала «Бизнес и жизнь», мы собрались с фотографами, которые занимались политической съёмкой для выборов мэра Екатеринбурга. После этого у меня ещё должна быть семейная съёмка, но в этот момент пришли сотрудники полиции. Сказали, что под Первоуральском нашли тело, нужно ехать на опознание. Я отменил съёмку, хотя модели уже были готовы. Выдвинулся с сотрудниками в Первоуральск. По пути мы заехали в квартиру, взяли Юлины расчёску, зубную щётку для экспертизы. Но я не верил в тот момент, что она погибла.

— Вас привезли на место?

— Меня привезли в полицейский участок Первоуральска и сразу же начали меня плющить, отобрали телефон, кинули бумагу, сказали: «Пиши». «Что писать?» — «Всё пиши». «А можно воды попить?» — «Нет, нельзя». Такое хамское, предвзятое поведение оперативников, после чего пришёл следователь и сказал, что по их статистике убийца — это близкий человек убитого: «Ты похож на убийцу, у тебя билеты на завтра в Крым, значит, ты хочешь скрыться, ты убийца». Меня несколько часов допрашивали, я выслушал столько сексуальных фантазий оперов относительно моей персоны.

— Юля не вернулась домой 22 августа, её нашли 24-го, в это время вы спокойно занимались своими делами. Почему не бросились искать?

— Я думал, она уехала куда-то, потому что и раньше могла на несколько недель в Риме затеряться, например.

— Поэтому вы к её исчезновению отнеслись так спокойно?

— Ну, я имел некоторое волнение, и я выяснял потихоньку у друзей, у знакомых: не видел ли кто. Кстати, в те дни были угрозы и в мой адрес.

— От кого?

— Я не знаю, от кого. Когда Юлю ещё не нашли, мне был звонок с неопределившегося номера. Меня напрягло, что голос в трубке был искажён механически.

— И что сказал этот голос?

— Он разыскивал Юлю. Я спросил, с какой целью он интересуется, тот начал мне угрожать: «Лучше ответь, где Юля, а то п…ц придёт!» Но я не знал, где она.

— История со звонком есть в материалах уголовного дела?

— Она есть в моих показаниях.

— После вашего освобождения мать Юлии заявила, что где-то также есть ваши показания, которые вы давали в начале расследования двум оперативникам. Им вы якобы рассказали, как убили и сжигали тело супруги.

— Это не соответствует действительности. Два оперативника действительно приезжали ко мне и рассказывали страшные истории о том, как я дальше буду жить в тюрьме, как меня будут там насиловать, и предлагали сделку со следствием. Они учили меня, что говорить и что писать. По экспертизе, мол, шея сломана у погибшей, значит, ты её случайно толкнул, она упала на правое плечо и сломала шею — так меня учили, что говорить. Но зачем мне было идти на сделку, если я преступления не совершал? Тогда они начали стряпать дело против меня. Стали размахивать моей футболкой якобы со следами крови. Я говорю — да она в чае! Сделали экспертизу: действительно, чай! Забыли про футболку. Потом начали кроссовками моими махать: якобы на них следы мазута. Но я-то знаю, где я их испачкал. Это был Бангкок, 2004 год. Я их купил там за 15 долларов на распродаже. И они легкие, были у меня исключительно для зарубежных поездок: в чемодан закинул, они веса почти не имеют. Я их в России не надевал никогда. Но при этом они выявили на подошве следы мазута, и хотя состав этого вещества был разным по сравнению с тем, что нашли рядом с Юлей, они всё равно написали: не исключается, что Лошагин был там.

— То, что рассказала мать Юлии про ваши показания, — правда или нет?

— Слушайте, мать уже столько распространила слухов, что за всеми не уследишь.

— Ваш мобильник в те дни засекли недалеко от места обнаружения тела. Потом вы рассказывали, что ездили в кемпинг на Новомосковском тракте искать Юлю. Почему именно там?

— Накануне я слышал её разговор о том, что она планировала поехать в этот кемпинг на встречу с кем-то. Вот и я просто предпринял попытку найти её там.

— Два раза ездили?

— Два раза. Один раз ездил на следующий день после пропажи, показывал персоналу её фотографию. Никто не вспомнил. Потом мне сказали, что видели её на следующий день в «Пушкине» (ночной клуб. — прим.ред.), поэтому я ещё раз съездил в кемпинг. Контрольная проверка, что ли.

— Так была она в «Пушкине» или нет? Хоть одна камера наблюдения в клубе должна была её запечатлеть.

— Это вопрос не ко мне, поскольку у меня нет возможности запрашивать записи с камер наблюдения, она есть у сотрудников СК. Но люди её там видели после 22 августа. И по экспертизе она погибла не 22 августа, а утром 24-го.

— Почему вы не сразу рассказали следователям, что ездили в этот кемпинг?

— У меня было ощущение, что им вообще неинтересно, что я говорю. У них была установка — закрыть меня…

На этом моменте парикмахер сдал работу. Дмитрий вдруг предложил продолжить интервью в машине:

— Если у вас ещё много вопросов, то поехали со мной в Тагил, на могилу к Юле. По дороге и поговорим.

На заднем сиденье «Туарега» друга Дмитрия уже лежали цветы.

— Это хризантемы, Юля их очень любила, — объяснил он.

Мы отправились в родной город Юлии, на Центральном кладбище которого летом прошлого года её похоронили.

— В тот вечер на вечеринку, после которой пропала Юля, вы покупали несколько букетов…

— Я был очень рад, что Юля вернулась из Москвы. Туда она улетела очень неожиданно, отправилась отмечать свой День рождения, хотя у нас были совместные планы в Екатеринбурге. Когда она вернулась, я преподнёс ей на сцене нежный букет со словами любви. Все мои гости меня поддержали аплодисментами. Для Юли это был очень счастливый вечер.

— Ещё один букет, говорят, в тот вечер вы подарили другой женщине. Ходили слухи, что это могло послужить поводом для ревности и ссоры между вами и Юлей.

— А, у Екатерины Ичкинской тоже был праздник, потому что мы презентовали в лофте выставку её картин. Я представил Екатерину гостям, тоже подарил ей букет. А по поводу ревности… Это ещё одна утка из моего дела. В действительности это является полным бредом, потому что Юля понимала, чего она стОит, чтобы ревновать меня к кому-то. И она видела моё отношение к ней, я бы его описал словами: «Безусловная любовь, восхищение без права обладания».

— Почему без права обладания?

— Потому что я считаю, что именно за такими отношениями будущее. У меня был опыт разной семейной жизни. Когда ты начинаешь человека ограничивать, всё срабатывает с обратным эффектом: человек начинает ограничивать тебя. Была у меня ситуация, когда я ограничивал контакты предыдущей жены, и это у неё выливалось в протест... Я сегодня зашёл в лофт, увидел портрет, который дарил Юле на День рождения — кстати, работа Ичкинской — и заплакал.

— По поводу лофта на Белинского — он у вас выставлен на продажу был ещё до всех этих событий.

— Лофт был выставлен на продажу с 2010 года. Опять же это противоречит тому, что заявляли следователи: мол, я резко стал продавать лофт, потому что хотел скрыться. Да никуда я не хотел скрываться!

— Как там устроена система видеонаблюдения?

— Точно не помню, сколько там камер установлено. Не особо вникал в работу видеосервера в лофте. Стоит компьютер в углу, шуршит, пишет себе. С любого компьютера я мог в него попасть, посмотреть, что происходит в лофте.

— Следователи заявляли, что съёмки с сервера были удалены, и им пришлось с трудом их восстанавливать — и то не всё удалось восстановить. Например, нет видео, где вы выносите из лофта тело жены.

— В этом я вижу ещё одну некомпетентность следствия. Или очередную провокацию с их стороны. Помните, как следователи демонстрировали журналистам видео, на котором я заношу коробку в лифт? Якобы в ней я потом и вынес тело. Ну, бред! Если бы они увидели меня с мешком, то они бы заявили, что я в мешке труп вынес?!

— То есть вы считаете, что всё видео у следствия есть, просто его почему-то не показывают?

— Не знаю, мне этот компьютер всё ещё не вернули. Что они там с ним делают уже полтора года, я не понимаю. Если бы у них была запись, как я что-то выношу, неужели бы они стали показывать только пустую коробку? Это же нелогично. Там столько нестыковок. Следователи говорят, что не могут идентифицировать по видео людей, которые выходили из лофта, но при этом говорят, что Юля — точно не выходила! Но я-то знаю, что она вышла. Она мне сказала: я поеду с подругой Лейлой потусить — и уехала.

— А зачем вам этот икеевский контейнер понадобился?

— Контейнер был пустой. Я его нёс домой из гаража с совершенно определённой целью. У нас жили собачки чихуахуа — две девки. Собаки красивые, очень милые, но немножко туповатые. Они почему-то всё время гадили мимо своего туалета. Поэтому у нас была договорённость с нашей домработницей, чтобы она каждый день в лофте прибирала и за собаками. Но всё равно сильно пахло, Юле всё это страшно не нравилось — у нее было очень чувствительное обоняние. По её идее мы приобрели специальное устройство, фильтрующее воздух. Юля говорила — давай возьмём этот контейнер, сделаем из него будочку-туалет, вырежем дырочку, в которую они бы ходили писать, и когда к этой будке привыкнут, мы в крышке контейнера сделаем дырочки и поставим на него фильтр для воздуха.

Я проснулся утром, смотрю: эти сучки опять сходили мимо, я встал, поругался на них, взял тряпку, вытер и пошёл делать им туалет. Думаю: милая приедет — обрадуется, что у девок уже туалет сделан. Вот, собственно, для чего эта коробка и была поднята в квартиру. Из истории собачьего туалета следователи сделали сенсацию: и манекен в него засовывали, и в багажник запихивали! Стивен Кинг отдыхает! Вот только к тяжестям я отношусь очень осторожно из-за травмы позвоночника. Я попадал в ДТП, плюс остеохондроз. Бывало, подниму что-нибудь тяжёлое: всё, нерв зажало, ходить не могу, лежу. Поэтому давно не поднимаю тяжестей. У меня даже в студии есть дорогая система подвесных рельсов, по которым вспышки ездят, — чтобы на себе не таскать.

— По версии следствия, конфликт между вами и Юлей начался вечером 22 августа на балконе лофта. Туда вы вышли с компанией фотографироваться — так?

— Да, и посмотреть на вечерний город.

— Как потом события развивались?

— Потом часть гостей спустилась с крыши, а мы с Юлей чуть задержались. Юля кому-то писала смс. Сказала мне, что её подруга Лейла вроде выздоровела (она должна была присутствовать на вечере, но не пришла из-за плохого самочувствия), и они с ней собрались встретиться. Я сказал: хорошо, езжай. Знал, что они с Лейлой как всегда забурятся в «Пушкин» и всё. Сам пошёл вниз. Смотрю: темнотища, лампочка перегорела, а лестница крутая... Пошёл заниматься этим вопросом, чтобы свет появился.

— Между крышей и лофтом — это что за помещение?

— Техническое, вентшахта.

— А Юля осталась на крыше?

— Да, потому что там хороший приём сигнала телефона, а стоит спуститься внутрь лофта, как сигнал пропадает, потому что много железобетона. Она осталась на крыше, и я видел, что она что-то продолжала кому-то писать. Вероятно, потом она спустилась. Я не наблюдал этот момент. Я был уже в квартире, достал лампочку, вкрутил и потом пошёл отдыхать: душ, чай. Я часто с вечеринок ухожу раньше, потому что устаю от общения. Приходит 100 человек, всем же нужно уделить внимание...

— По версии следствия, Юлю в этой шахте и убили.

— По версии следствия, да. По факту — нет.

— А разбитый бокал?

— Это вообще странная история. Сначала в ходе тщательного обыска в этом помещении 3 сентября не было ни бокала, ни лоскута якобы от моей рубашки. А вот 27 сентября они уже были обнаружены при повторном осмотре помещения, причём на самом видном месте.

— Отпечатков на бокале не было?

— Нет. И бокал не наш. Я пользуюсь икеевскими бокалами. Они дешёвые, бьются на каждой вечеринке по несколько десятков. А «найденный» следователями бокал по своей форме отличался от тех, которые использовали мы. Фото с вечеринки есть, на них видно, кто с каким бокалом.

— Гости оставались после того, как Юля уехала?

— Оставались ещё человек 15–20 — и на крыше, и в лофте,

— И никто не видел, как она уехала?

— Не обратили внимания, потому что люди были подвыпившие, в весёлом настроении.

— Как ей так удалось проскользнуть? И кстати, про «Пушкин» — мы просмотрели всю фотосъёмку из клуба в тот вечер, но Юлии на снимках не было.

— Мне несколько человек говорили, что она там была. Говорят, и официантка «Пушкина» видела Юлю там 23 августа.

— Почему этих показаний нет в уголовном деле?

— Те доказательства, которые следствию неудобны, из дела убирались, я предполагаю.

— А вы выходили в ту ночь из лофта?

— Я спускался в гараж взять корм для собак. И всё.

— А утром по делам поехали?

— У меня была съёмка в два, я сходил, взял коробку, сделал собакам туалет, потом я поехал по делам. Юля должна была присутствовать на съёмке, но на телефон не отвечала. Я это воспринял спокойно — она постоянно меняла сим-карты, у неё было штук 20 номеров.

— Зачем столько?

— Когда ты начинаешь жить с человеком, который уже в жизни состоялся, ты просто принимаешь его привычки как свойства человека. Она никогда не объясняла, зачем ей столько симок, отшучивалась.

— Я это для чего спрашиваю. Вы ведь хотите выяснить, кто её убил?

— Безусловно. Но не в моих полномочиях заниматься этим. Это работа следственных органов.

— Но вы же теперь знаете, как они работают.

— Теперь знаю.

— И как им можно это доверять?

— Ну, а какой выход у меня?

— Собственное расследование проводить.

— Друзья мои занимались этим. Нанимали частного детектива, пока деньги не закончились. Они, кстати, и вышли на этого нового друга, вернее псевдодруга Юли Вячеслава Калыпина (мы публиковали показания Калыпина в суде. — прим.ред.). В своих показаниях он говорит: «С Юлей мы были знакомы три месяца, и за это время раз 15 бегали по городу». Я начал вспоминать, как Юля провела лето. Сначала она улетела на съёмки в Риме. У меня в это же время были съёмки на острове Корфу. Это от Италии недалеко, и она из Рима прилетела ко мне на Корфу. Мы там чудесно позагорали. Через две недели вернулись в Екатеринбург. Потом буквально через дней десять она улетела в Прагу покупать мебель в нашу новую квартиру. Провела там дней десять. Из Праги она опять улетела в Рим, провела там месяц.

— Чем она там, в Риме, столько времени занималась?

— Мне говорила, что учила итальянский язык. Да и я её не контролировал, не лез под кожу: «Что ты там делала?!»

— Это же ваша супруга всё-таки...

— Ещё раз повторю: у нас с ней был избран формат свободных доверительных отношений. Я тоже, бывало, улетал на съёмки, на неделю-две.

— Но не на месяц же!

— У неё бывали контракты и на три месяца. Я очень любил человека, поэтому доверял. Возвращусь к господину Калыпину, который нёс откровенную чушь в суде. Три месяца Юли не было в стране, а он говорит, что они 15 раз бегали. У Юли была чёткая структура тренировок. Я за ней ездил на велосипеде, с нами ещё был Никита Полозов, мой коллега. Юля выпивала энергетик, включала музыку и бежала. Настолько быстро, что мы за ней на велосипедах не успевали. А Калыпин говорит, что они разговаривали во время пробежек! Юля никогда во время спорта не разговаривала. Но вопрос в том, когда они успели 15 раз побегать, если мы с Никитой сопровождали её? Это ставит под сомнения все его показания.

— Но известно, что последний звонок с Юлиного телефона был именно Калыпину.

— Да, они общались после 10 часов вечера. Это детализация показала.

— А в такси она не звонила?

— Не звонила.

— То есть логично предположить, что она могла сесть к нему в машину?

— Логично.

— У вас была какая-то ревность к нему?

— О его существовании я узнал из материалов дела через год. До этого я не знал, что у Юли такой друг нарисовался.

— А как они познакомились?

— Он пояснил, что он ехал на машине, познакомился с ней на светофоре. Она не дала ему свой телефон, а дала якобы свой адрес Вконтакте. Это бред, потому что у неё был очень длинный и сложный адрес: Джулия Прокопьева — подчёркивание нижнее — Лошагина …

— Давно это было?

— Он пояснил, что в начале лета. Но мы, повторюсь, в начале лета были постоянно за границей: две недели на Корфу, до этого она была в Риме. 15 мая мы только прилетели из Праги, где провели всю весну, у нас было много поездок, в Барселоне были, у нас была съёмка под Неаполем на острове Капри, и в Австрии были, много двигались по Европе. Весной сняли в постоянную аренду квартиру в самом центре Праги, уютненькую, двухуровневую, запустили там ремонт и улетели в Россию.

— Какова роль этого молодого человека в деле, как думаете?

— Не знаю, алиби у него никакого. И живёт он, кстати, в Ревде — что недалеко от места… Перед судом он очень плотно общался с мамой Юли и поддерживал позицию, что я злодей, Юлю избивал. Якобы это она ему жаловалась на нашу сложную семейную жизнь.

— После вашего ареста родные Юли по суду получили право распоряжаться вашей недвижимостью.

— Это развивалось в лучших традициях рейдерского захвата. Опечатали мой лофт, обрубили возможность работать, хотя я продолжал платить налоги, будучи в СИЗО, как индивидуальный предприниматель. Но никто не мог распоряжаться лофтом, потому что он был в собственности банка! Весной мы купили Ауди ТТ черного цвета, Юля села в неё и говорит: «Была бы она белая, а то какая-то очень мужская». Летом я сделал ей подарок — белую Ауди ТТS. Для этого взял в кредит 2,5 миллиона рублей: машину взял у друга за миллион, ещё один миллион ушёл на закрытие другого кредита, 500 тысяч наличкой я отдал Юле — она планировала осенью лететь в Америку делать себе новую грудь, побольше. Таким образом, одним кредитом я решал две проблемы — грудь Юле и машинку, о которой она мечтала. В обеспечении кредита я написал помещение лофта.

— Но ваш лофт стоит 50 миллионов, а вы его заложили за кредит в 2,5 миллиона...

— Да, и если я вдруг кредит не выплачиваю, то банк может продать лофт на торгах, причём не за 50 миллионов, а за 10, например. Взять себе 2,5 миллиона, а 7,5 отдать мне. Но для меня, как человека работающего, этот кредит — ерунда. Ежемесячная выплата — 80 тысяч рублей (сумму раскидали на пять лет) — это две моих съёмки, для меня — карманные деньги. Но после моего ареста потерпевшие — родные Юли — написали иск на 50 миллионов ущерба, и на лофт наложили арест.

— А машины как оказались у семьи Юли?

— Несмотря на то, что все знали, что я в те дни ездил именно на чёрной Ауди, следователи признали вещественными доказательствами и чёрную, и белую машину тоже. Самое смешное, что доказательствами, переданными на хранение семье Юли, почему-то были признаны и комплекты зимних колёс на обе машины. Одну из них — белую — разбил брат Юли, не имеющий прав.

— Но на суд они приезжали на отремонтированной машине.

— Ну, есть, значит, деньги на ремонт. У них есть небольшой бизнес, где мама — гендиректор, сын её — заместитель, а папа — грузчик. Бизнес — магазин кормов для собак и кошек.

— Сейчас вам лофт как-то надо возвращать, да?

— А что мне его возвращать — он всё так же остаётся в залоге у банка, во-первых. А во-вторых, поскольку я был оправдан, иск о моральном вреде на 50 миллионов удовлетворён быть не должен.

— Вы говорили на суде, что у вас не складывались отношения с матерью Юли и Юлиным братом Михаилом.

— Сначала они обрадовались, что Юля так хорошо вышла замуж, потому что у них с Юлей близких отношений не было. Даже когда она ездила в Нижний Тагил из Екатеринбурга на учёбу, она предпочитала останавливаться не у родителей, а у своего директора, с которым у неё были более близкие отношения, чем с мамой. Меня Юля очень долго не хотела с мамой знакомить, и я сейчас понимаю, почему. Юля очень отличалась от своей мамы. Маму я всегда видел растрёпанной, в спортивном костюме, в кроссовках, всё время с сигаретой в зубах. С мамой у Юли всё время были разговоры на повышенных тонах, переходящие в истерики. А меня её мама невзлюбила после ситуации с Юлиной квартирой… У неё была небольшая квартирка в Истоке, она её продала за 1 900 000 рублей. Мама, узнав об этом, попросила у неё деньги на развитие бизнеса. А Юля планировала их вложить в нашу новую квартиру. Подходит ко мне, говорит: такая ситуация, мама просит у меня деньги на бизнес. У меня первая реакция была: надо поддержать родителей. Но Юля обратилась ко мне с просьбой, давай, говорит, я маме так красиво откажу: скажу, что глава семьи у нас ты, ведаешь финансами и не разрешаешь мне давать деньги. Она не хотела сама давать ей эти деньги, «потому что мы их не увидим никогда». Я говорю: ну конечно, милая, если тебе так комфортно, ну обидится мама на меня, мне всё равно, главное, чтобы тебе хорошо было. И тогда мама затаила на меня обиду.

— А с братом Юли как испортились отношения?

— У меня была красная спортивная БМВ М3, серьёзный спортивный автомобиль, в Екатеринбурге был один такой. Юля на нём ездила в Тагил. Братец попросил Юлю на его 18-летие дать машину на день покататься, в качестве подарка. Так как Юля была человеком, осознающим ответственность, она понимала, что в автомобиле под 400 кобыл, а у брата нет ни прав, ни опыта. И она отказала по схеме «Дима не разрешает». Тут брат на меня обиделся: игрушку не дали. Потом Юля мне жаловалась, что братец у неё на какой-то химический наркотик подсел, курил. Помню, мы обедали с моим папой, который живёт в Новой Зеландии и иногда прилетает к нам. И она делилась с ним, что с братом проблема, он в нехорошей компании и покуривает химку. Сама она хоть и баловалась раньше марихуаной, но исключительно в натуральном виде, всегда знала меру. Потом от него стали поступать звонки ей: «Сестричка, денег подгони, очень надо». Она спрашивает, зачем, а он говорит «просто подгони». Последние два года мы прожили больше в Европе, чем здесь, она крайне редко ездила в Тагил и почти не общалась со своими родственниками. Я помню ситуацию, мы уже месяц как занимались сёрфингом на Канарских островах, и я её спрашиваю: «Слушай, ты маму-то хоть с Новым годом поздравила?» Она: «Нет, забыла». Я говорю: «Хоть смс пошли». А она: «Прилетим и поздравлю». Вот такие отношения у них были.

— Почему вы отказались от детектора лжи?

— Во-первых, меня до этого просто измучили. В ночь после задержания мне так и не дали поспать: возили на какие-то экспертизы, было холодно, страшно, меня перегружали из одного бобика в другой на какой-то поляне в лесу. Просто нагоняли жути. Потом, когда в больнице экспертиза показала, что я ни алкоголь, ни наркотики не употреблял, и выдали мне экземпляр освидетельствования, сотрудники полиции его забрали и разорвали. Меня отвезли обратно в отделение, где до шести утра со мной вели беседы, рассказывали, как меня страшные дяди-уголовники на зоне изнасилуют, как мне плохо будет там.

Во-вторых, я немного знаком с системой полиграфа, была у меня в жизни одна ситуация, когда я уже доказывал свою правоту. Но я тогда полиграф проходил в независимой компании, где мне чётко объяснили: если есть, например, заболевания дыхательной системы, то полиграф проходить нельзя. А как раз за пару дней до того, как мне предложили пройти полиграф по делу Юли, я был в клинике, у меня есть документы, что у меня было обострение хронического ринита. Ну и кроме этого, всем известно, что исследование на полиграфе является вероятностным, и в суде не является доказательством. Но, исходя из опыта общения с сокамерниками, у тех, у кого полиграф показывал, что они не виноваты в содеянном, документ об исследовании на полиграфе из материалов уголовного дела всегда пропадал. А у тех, у кого показывал виновность, документ к делу приобщался.

— Есть ещё конспирологическая версия о том, что в вашей истории есть третий — некий влиятельный человек, который также причастен к убийству Юли. Якобы вы о нём знаете, но не сдаёте. И поэтому вам удалось выйти на свободу…

— Я не знаю, о чём и о ком ты говоришь.

— Извините за прямоту, но мне всё-таки кажется, что вы не совсем откровенны со мной. Есть ощущение, что что-то недоговариваете.

— Мне нечего скрывать.

На этих словах мы заехали на территорию Центрального кладбища Нижнего Тагила. Был десятый час вечера. В темноте друзья Лошагина не сразу нашли могилу Юлии. Всё это время Дмитрий молча сидел в машине.

— Какие чувства? — осторожно спросил я.

— Не хочу об этом говорить. Это личное.

На этом интервью можно было считать завершенным. Когда могилу всё-таки отыскали, Лошагин взял хризантемы и по сугробам пошёл к деревянному кресту с портретом убитой жены.

Через минуту он вернулся и отправился в Екатеринбург — в полночь надо было успеть на съёмки в ток-шоу.

Вечеринка в Лошагин-лофте 22 августа 2013 года, после которой пропала Юлия