Поделиться
– Цифра красивая, но я бы предпочёл менее красивую и чуть поменьше по значению, – с иронией говорит про своё 88-летие Виталий Волович. "Красивая" дата наступит в августе. А в понедельник заслуги Воловича отметил президент Путин – он присвоил нашему земляку звание "Народный художник России".
84 года из 88 художник-график прожил в Свердловске, об этом городе он может говорить бесконечно. Его работы в домашней студии надолго не задерживаются, отправляются в коллекции крупных музеев мира – от Третьяковки до Музея современного искусства в Кёльне. К своему дню рождения Виталий Михайлович издаёт книгу "Корабль дураков", в которую последние пять лет собирал свою графику и прозу мировой литературы.
После присвоения художнику звания народного корреспондент Е1.RU позвонил мастеру, чтобы поздравить и, пользуясь случаем, расспросить о самом интересном из жизни екатеринбургской легенды.
– Виталий Михайлович, поздравляем с признанием!
– Спасибо!
– Чем вы сейчас занимаетесь?
– Вот "Корабль дураков" закончил, сейчас идёт "зачистка территории", какие-то попытки найти спонсоров, попытки усовершенствовать электронный вариант книги.
– Откуда такое название для книги?
– Всего в ней 13 глав, одна из них называется "Корабль дураков". Это метафора. Ирония над недостатками человека. Там есть сюжеты из Себастьяна Бранта, из мировой литературы, начиная от Ветхого Завета, включая средневековую, возрожденческую поэзию, Бодлера, Пушкина, вплоть до Игоря Губермана. Эти небольшие фрагменты сопровождают рисунки, а их там более 500. Такая большая работа проделана. Рисунки и тексты между собой тесно не связаны, но они про одно и то же.
Поделиться
– Про что книга, если в двух словах?
– Это такой обзор истории человечества: там и войны, и нашествия, и карнавалы, инквизиторский цех, четыре евангельских всадника и в том числе "Корабль дураков". В каждой главе свои смыслы и свои тексты. Это фрагменты, из которых складывается цельная идея.
– Есть в ваших картинах драматизм, откуда он берётся?
– Не знаю… Либо из самой жизни, либо исходя из скверного характера. Два мотива.
– Продолжаете рисовать?
– Конечно, куда же я денусь!
– Что вы думаете о современном искусстве? Как народный художник, художник с мировым именем, к нему относится?
– Я не могу сказать, что оно мне очень близко или задевает какие-то сердечные струны, но мне интересно. Я понимаю, что у тех художников, которые делают сейчас современное искусство, есть такое же право быть самими собой, которое было у меня, когда я делал свои работы.
Поделиться
– Вы так много времени проводите в своей мастерской. Какие ещё у вас в Екатеринбурге любимые места, кроме мастерской?
– Город ведь стал совершенно другим, поэтому у меня только воспоминания о городе, как о чём-то прошедшем. Это совершенно другой город, новый. Не хочу говорить ничего плохого о том, что происходит сейчас, размах строительства потрясает, но те интимные взаимоотношения, которые складывались у меня со старыми домами, где какие-то события происходили или возле них, ничего этого нет, поэтому вот такая связь, к сожалению, исчезла.
– Можете привести примеры улочек, которых уже не существует, но которые остались в вашей памяти?
– Да сколько угодно. Улица Шейнкмана, Красноармейская, Мамина-Сибиряка. То есть они там остались, в каких-то участках. Улица Февральской революции, на которой я когда-то жил, правда, это очень давно, когда мама привезла меня из Спасска, это был 1932 год. Это район за Драмтеатром. Тогда это были старые улицы, потом я переехал, то есть мама перевезла, на улицу Мамина-Сибиряка, мы долго жили там в деревянном доме. Сейчас этого района вообще не существует, он снесён весь, и улицы в этом участке нет, она застроена.
Поделиться
Кроме конструктивизма, в Екатеринбурге шедевров архитектуры почти не осталось. Была замечательная среда, очень своеобразная и по настроению, и по другим признакам. Когда сносится среда, то один оставшийся дом, допустим, в котором останавливался Гайдар, он зажат между бетоном и стеклом, и без среды теряет всякий смысл, к сожалению. И так произошло с очень многими памятниками. Сам памятник культуры или истории остаётся, а всё, что вокруг него, и та среда, из которой он органически возникал, – её нет, поэтому он выглядит одиноко и подчас даже неуместно.
Поделиться
– А за городом, там-то наверняка что-нибудь осталось?
– Видите ли, какая вещь, я почти 60 лет каждое лето уезжал на этюды на месяц с моим другом Лёшей Казанцевым, был такой замечательный художник. Мы начинали очень издалека, были на Памире, в Средней Азии, в Прибалтике, на севере и в средней полосе России. Потом с годами наши маршруты становились всё ближе и ближе к дому, мы рисовали на Каме и на Чусовой. Потом наши маршруты стали абсолютно рядом, мы рисовали какое-то количество времени город. Потом Лёша ушёл из жизни, и я ещё один или два раза съездил на этюды, но одному было сложно, и практически это прекратилось. К тому же я начал активно издавать книги. У меня вышло около 10 альбомов, я был занят издательской жизнью. Поездки эти прекратились, с натуры я уже не пишу с десяток лет по меньшей мере.
Поделиться
– Вспомните себя в детстве, о чем вы мечтали?
– Я очень рано определился с профессией и в школе я мечтал поступить в художественное училище, а в училище мечтал поступить в институт. Приехав из института, мечтал делать вещи, которые мне интересны и нравятся. Сделав одну, я мечтал о другой, которая ещё интереснее. А сейчас мечтаю об издании книги "Корабль дураков", так что я всю жизнь – в мечтах.
– Но всё сбывалось?
– Пока, к счастью, да, как это ни странно. Это всё не просто, не сразу и при достаточно разных обстоятельствах, но в общем – да, сбывалось. Но вот эта книга мне, может быть, потому что она последняя, дороже всего, и я бы очень хотел, чтобы она была издана.
Поделиться
