Из статьи Льва Шлосберга.
"29 ноября — день ухода из жизни Натальи Горбаневской (26 мая 1936 года, Москва — 29 ноября 2013 год, Париж). 26-27 ноября во Вроцлаве (Польша) в третий раз прошли дни её памяти. Поэт, переводчик, правозащитник, журналист, диссидент, участница вошедшей в мировую
историю «демонстрации восьми» 25 августа 1968 года на Красной площади в знак протеста против ввода советских войск в Чехословакию.
Так сложилось, что в сентябре 2013 года, перед завершением своего земного пути, Наталья Горбаневская в третий раз в своей жизни приехала в Псковскую область,
впервые — на два дня и полностью свободно. Она встречалась с читателями в областной библиотеке, читала стихи и отвечала на вопросы, пришла в гости к Вере Михайловне Адельгейм, супруге о. Павла Адельгейма, и впервые в жизни посетила псковские пушкинские места.
Все споры о демократии идут между
двумя центрами притяжения — совестью и целесообразностью. Правильностью и лукавством.
Говорить правду — правильно.
Говорить неправду — целесообразно.
Притяжение совести — это притяжение Свободы.
Притяжение целесообразности — это притяжение
власти.
Если совместить Свободу и власть — получится демократия.
До сих пор не получилось, к сожалению.
Но это не означает, что не получится никогда.
А когда получится, мы вспомним людей, для кого такого выбора не существовало. Не потому, что они
не знали, что такое целесообразность, а потому, что они понимали, что такое совесть.
Обвинения советской системы, выдвинутые против людей совести, не основывались на праве, они основывались на оценках. Оценках несвободы и
целесообразности.
Эти обвинения были частью пропаганды и устрашения.
Но Наталья Горбаневская не была пропагандистом и, соответственно, антипропагандистом. Она говорила и писала о том, что происходит.
Она не боролась с властью. Она сохраняла в себе
совесть.
По существу, это единственная задача, которая стоит перед человеком как минимум уже больше двух тысяч лет.
Выбор между совестью и целесообразностью стоял перед Иисусом на суде Пилата. «Ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришёл в мир, чтобы
свидетельствовать об истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего» (Ин. 18:29-38).
От этого выбора зависела судьба человечества.
Наталья Горбаневская жила в традиции европейского христианского либерализма. Он не предполагает даже доли целесообразности. Только
совесть. На этом стоял её Континент.
Человек, живущий на этом Континенте, не борется за власть. Он сохраняет себя. Он напоминает людям о выборе, который появляется перед каждым.
12 сентября в Пскове Горбаневская сказала: «Завтра я на 78-м году жизни в
первый раз еду в Михайловское. Такое со мной бывает. Я первый раз в жизни побывала в Царском Селе накануне эмиграции. Я тогда знала, что уезжаю навсегда. Но это оказалось не так».
Так прошла её свободная жизнь за пределами Родины — от Пушкина перед первым отъездом и до Пушкина при
последнем возвращении.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.
Свобода — это нематериальное достояние, которое можно передать в
наследство. Она обладает свойством находить наследников вне кровных связей и даже личного физического общения.
Атмосфера Свободы находится внутри человека, но она способна менять окружающую среду, создавая живые связи между людьми, не только современниками, но единомышленниками,
сомышленниками.
В контексте свободной мысли все мы находимся в одном пространстве вне зависимости от времени жизни.
Наследование Свободе обязывает к отрицанию целесообразности.
Это не крайность, не уход от мира, не отказ от полноценной жизни. Это
состояние внутреннего мира человека, которое способно изменить весь мир.
При любой власти есть недовольные и даже сопротивляющиеся. В СССР это враги народа, позже дисиденты, щас либерасты разнообразные. Делают это по разным причинам, чаще корысным.
При любой власти есть недовольные и даже сопротивляющиеся. В СССР это враги народа, позже дисиденты, щас либерасты разнообразные. Делают это по разным причинам, чаще корысным.
А когда получится, мы вспомним людей, для кого такого выбора не существовало. Не потому, что они не знали, что такое целесообразность, а потому, что они понимали, что такое совесть.
Никакого подвига нет, они просто поехали за
лучшей жизнью на запад.
Это быдло и разного рода отщепенцы.
В узком понимании и Гитлер не был фашистом. Тем не менее в настоящее время никого эти нюансы не смущают.
Ты если волну поднять пытаешься, называй вещи своими именами. При николае-2, "комунняки" не самая крупная и не самая
кровавая часть недовольных была. Им, просто, удалось взять власть и утопить остальных в крови.
Владимир Ильич Ленин тоже кстати был диссидентом. И если бы Троцкий на восстание против временного правительства не поднял моряков, так и был бы он все ещё диссидентом, отсиживался в
Германии. :ultra::ultra::ultra:
Ты если волну поднять пытаешься, называй вещи своими именами. При николае-2, "комунняки" не самая крупная и не самая кровавая часть недовольных была. Им, просто, удалось взять власть и утопить остальных в крови.
Либерастов
сейчас кстати примерно столько же сколько при Николае втором было коммунистов.
«К ночи 24-го члены Революционного Комитета разошлись по районам. Я остался один. Позже пришел Каменев. Он был противником восстания. Но эту решающую ночь он пришел провести со мною, и мы оставались
вдвоем в маленькой угловой комнате третьего этажа, которая походила на капитанский мостик в решающую ночь революции. В соседней большой и пустынной комнате была телефонная будка. Звонили непрерывно, о важном и о пустяках. Звонки еще резче подчеркивали настороженную тишину… По районам бодрствуют
отряды рабочих, матросов, солдат. У молодых пролетариев винтовки и пулеметные ленты через плечо. Греются у костров уличные пикеты. У двух десятков телефонов сосредоточивается духовная жизнь столицы, которая осенней ночью протискивает свою голову из одной эпохи в другую.
В комнате третьего
этажа сходятся вести из всех районов, пригородов и подступов к столице. Как будто все предусмотрено, руководители на местах, связи обеспечены, кажется, ничто не забыто. Проверим мысленно еще раз. Эта ночь решает.
… Я отдаю комиссарам распоряжение выставить на путях к Петрограду надежные
военные заслоны и послать агитаторов навстречу вызванным правительством частям…»Если не удержите словами, пускайте в ход оружие. Вы отвечаете за это головой». Я повторяю эту фразу несколько раз…. Наружный караул Смольного усилен новой пулеметной командой. Связь со всеми частями гарнизона остается
непрерывной. Дежурные роты бодрствуют во всех полках. Комиссары на месте. Из районов движутся по улицам вооруженные отряды, звонят у ворот или открывают их без звонка и занимают одно учреждение за другим.
…Утром я набрасываюсь на буржуазную и соглашательскую печать. О начавшемся восстании ни
слова.
Правительство по-прежнему заседало в Зимнем дворце, но оно уже стало только тенью самого себя. Политически оно уже не существовало. Зимний дворец в течение 25 октября постепенно оцеплялся нашими войсками со всех сторон. В час дня я докладывал Петроградскому Совету о положении вещей. Вот
как изображает этот доклад газетный отчет:
«От имени Военно-Революционного Комитета объявляю, что Временного правительства больше не существует. (Аплодисменты.) Отдельные министры подвергнуты аресту. («Браво!») Другие будут арестованы в ближайшие дни или часы. (Аплодисменты.) Революционный
гарнизон, состоящий в распоряжении Военно-Революционного Комитета , распустил собрание Предпарламента. (Шумные аплодисменты.) Мы здесь бодрствовали ночью и по телефонной проволоке следили, как отряды революционных солдат и рабочей гвардии бесшумно исполняли свое дело. Обыватель мирно спал и не знал,
что в это время одна власть сменяется другой. Вокзалы, почта, телеграф, Петроградское Телеграфное Агентство, Государственный банк заняты. (Шумные аплодисменты.) Зимний дворец еще не взят, но судьба его решится в течение ближайших минут. (Аплодисменты.)»
Этот голый отчет способен дать
неправильное представление о настроении собрания. Вот что подсказывает мне моя память. Когда я доложил о совершившейся ночью смене власти, воцарилось на несколько секунд напряженное молчание. Потом пришли аплодисменты, но не бурные, а раздумчивые… «Осилим ли?» — мысленно спрашивали себя многие.
Отсюда минута тревожного раздумья. Осилим, ответили все. Новые опасности маячили в далекой перспективе. А сейчас было чувство великой победы, и это чувство пело в крови. Оно нашло свой выход в бурной встрече, устроенной Ленину, который впервые появился на этом заседании после почти четырехмесячного
отсутствия» (Троцкий «Моя жизнь»).
