«Искали труп, живую не искали»: мать пропавшей девочки из Михайловска бросила пить, чтобы вернуть ее

— Я сейчас абсолютно другой человек. До беды — это было существо, не женщина. Но я покаялась перед Господом Богом, раскаялась во всём, в чём можно было, — торопливо говорит Альфия Золотина, мама маленькой девочки Саши, которая в сентябре 2015 года бесследно исчезла из дома в Михайловске. Это единственный в Свердловской области за много лет ребёнок, которого так и не нашли — ни живым, ни мёртвым.

Сашу, на тот момент ей было полтора года, искали всем миром — волонтёры прочёсывали леса, водолазы исследовали реку, полицейские и следователи обыскивали дом, перекапывали огород.

— Искали труп, а живого-то ребёнка практически никто не искал и не ищет, — говорит сейчас мама Саши. Она и отец девочки сразу стали подозреваемыми в убийстве, но сейчас Альфия — потерпевшая, а Дмитрий — свидетель. Оба прошли полиграф, улик против них нет, но и ребёнка тоже нет.

Мы сидим с Альфией на кухне небольшой однокомнатной квартиры в пятиэтажке в Михайловске. Она согласилась встретиться, надеясь, что это поможет найти дочь.

— Сколько грязи на меня вылили, утопили в ней, но я никого не виню, — говорит женщина. — И снова согласна всё рассказать, только бы это помогло. Я поменяла свою жизнь полностью, помогите, пожалуйста, отыскать Сашеньку. Всё равно же кто-нибудь что-нибудь слышал и знает о ней.

Сюда женщина переехала около года назад со старшей дочерью, 15-летней Светой, из того самого дома, в котором потеряла Сашу. Говорит, не смогла там жить — всё напоминает о прошлом, которое она сейчас иначе как ямой не называет. В настоящем нет пьянок, нет мужа, а есть церковь и даже новое имя: Альфия, татарка по национальности и мусульманка по вероисповеданию, в прошлом году приняла православие и при крещении получила имя Александра, став тёзкой своей пропавшей дочери.

— Имя переводится как спасительница душ, людей. Маленький ребёнок спас меня, спас нас всех. Я не загадывала это имя, получилось случайно, — говорит она.

Аля, как она попросила себя называть, буквально каждую минуту благодарит Бога за перемены в своей жизни, цитирует Евангелие, крестится. И видно, что это не напоказ, хотя и кажется, что как-то фанатично, чересчур, но к концу нашей встречи я подумаю, что, наверное, только так и можно примириться с прошлым, какое оно есть у этой женщины. Она постоянно возвращается в тот день, 29 сентября 2015 года.

— Муж пригласил друга, мы обмывали приставку, пока они были в мастерской во дворе, я взяла ребёночка и пошла отдыхать домой, захотела спать. Просыпаюсь от стука, старшая дочь пришла с кружка, спрашивает: «Мама, где Саша?» Я говорю: «Я не знаю, давай посмотрим у папы», мы пошли к Диме, там нет, начали искать во дворе, возле бани, возле реки, давай стучаться к соседям, помощи просить. Это было в течение полутора часов, потом только позвонили в полицию от соседей.

Полиция приехала только через 2 часа, я в пьяненьком виде, какое отношение к такой женщине, как я? Отрицательное. Сразу «Где ребёнок, куда дела?» И так на протяжении двух недель — «сознавайся, где ребёнок, куда дела, где ребёнок, куда дела?» Нас не слушали, я говорю: ну проверяйте меня на детекторе, сама предложила. Я не знаю, где ребёнок. Нас они не слушали, первым делом-то понятно, что родители всегда подозреваемые, мы тем более были пьяненькие, мало ли — продали, украли, убили нечаянно или что-то там, следствие запутываем.

Пить я, конечно, пила, курила, сквернословила, небрежно, может, за ребёнком следила. Но я была в яме, в жизни ничего не понимала. И так я поняла свой путь, поняла, что Господь Бог меня коснулся этой бедой, Сашенькой меня к себе призвал. Я поняла, что никто ни в чём не виноват, кто взял или не взял ребёнка, может, она сама вышла.

— Как муж отнёсся к этим переменам?

— Нас с ним пригласили в программу «Мужское и женское», звали помочь вытащить из беды, а получилось наоборот — очень много грязи вылили. После программы позвонила женщина Наталья, предложила: приходите в храм, так добро-добро поговорила. Я начала потихоньку в храм ходить, молилась. Потом приняли крещение — и всё, я теперь там, а мой муж не выдержал церковной этой жизни, это ведь очень тяжело — меняться. 15 лет прожили, двое детей, но в этот дом я приехала уже одна, он меня бросил, уехал к своей новой супруге. Много всего было, вытащила дочь из детского дома.

— Как она там оказалась?

— Когда эта беда произошла, нас поставили на учёт как неблагополучных, потому что мы нигде не работали, ничем не занимались, хотя на самом деле и работали, и хозяйством занимались, дочь прекрасно училась. Но раз такое дело — надо, наверное, «им спины свои прикрыть», меры приняли, поставили на учёт, дали нам статус неблагополучной семьи, социально опасной. 30 сентября её уже увезли. Сколько было проверок у меня, приезжало постоянно ПДН, смотрели, как мы живём, чисто ли, есть ли продукты. Это был ад. Я сумела с Божьей помощью доказать, что у меня всё нормально, исправляюсь, нас сняли с учёта.

31 декабря я Свету забрала. Все думали, что я пьющая, совсем опущенная, что я не смогу подняться из ямы, что не смогу забрать её оттуда. На неё кричали, она мне рассказывала со слезами: «Мама, мне здесь не дают спать», телефон не давали ей, общаться не давали.

— Сашу сейчас кто-то ещё ищет?

— Они продолжали искать до зимы, а сейчас я ничего не знаю, правоохранители со мной не сотрудничают, я с ними тоже не общаюсь. Почему? Я приехала однажды и услышала не очень хороший разговор о себе. Они меня не заметили, думали, что я ушла, а я сидела ревела и всё услышала, больше я туда обращаться не хочу. Говорили «нафиг она нужна», «пошла она». Никто не заинтересован нашу девочку искать, ищут только на бумаге.

— Как вы чувствуете — жива дочь?

— Жива, 100 процентов. Мы с мужем уверены. Только эта щеколда нас очень смущает, я точно помню, в 3 часа дня Светочка поехала на кружок, я выглянула — щеколда захлопнулась, у нас дверь, когда захлопывается, щеколда сама закрывается, верёвка была на месте. А когда дочь моя вернулась, верёвка на щеколде была уже оторвана, она дёрнула и почувствовала это. Это было около 6 часов.

Как проводилось следствие, от меня скрыто с первого дня. Говорили: «А, ей по фигу, она алкашка, даже не плачет». И сейчас некоторые люди так говорят — «она даже не плачет». Откуда вы знаете, как я себя веду? Я, может, целую ночь реву, на коленках стою. Правильно, не буду же я ходить по Михайловску и реветь, истерику поднимать. То, что я из такой грязи выкарабкиваюсь, — это уже чудо. Какая я была и какая сейчас — это два разных человека.

Но ворота в тот день были закрыты, я своими глазами видела, что они были закрыты, я была уверена, что мой ребёнок никуда не денется. Папа дома, я дома. Да, мы, родители, виноваты, что она пропала, но сейчас-то можно помочь, можно найти, я уверена, пока она не сильно изменилась.

— Какой вы Сашу помните?

— Она очень живая, характер, как у меня, активная, чересчур даже, гиперактивная. Светочка-то, как папа, спокойная, тихая, а у Саши характер боевой, вся живая была. Умная была, понимающая.

Из дома Альфии мы поехали в храм Михаила Архангела — она захотела познакомить нас с настоятелем отцом Алексием.

— Вы бы хотели родить ещё детей? — спрашиваю по дороге.

— Ну да, конечно, да. Если бы муж православный христианин был — то да, а сейчас пока муж не исправляется. Но пока не от кого, пока у меня старшая дочь и маленькая не нашлась.

Храм Михаила Архангела — совсем небольшой, рядом — приход, в котором Алю все знают.

— Александра пришла практически сразу после трагедии, которая произошла с потерей дочери, — говорит отец Алексий. — И эта трагедия, скажем так, открыла ей путь к вере в Бога, и с тех пор она активно участвует в приходской жизни. Жизнь её, конечно, сильно поменялась в лучшую сторону после этого, мы все живем ожиданием, что какая-то ясность появится, дочь как-то найдётся.

Если ребёнок, даст Бог, найдётся, он вернётся не в ту жизнь, которая была, он вернётся уже совершенно к другой матери, которая уже в другом духовном облике.

А после храма уже мы попросили Альфию съездить к старому дому, где всё произошло полтора года назад. Дом принадлежит мужу, но живёт ли он там сейчас, она не знает.

— Я чувствую, что она живая, кто это сделал — случайно или специально — уже неважно, мы виноваты, я виновата, — переключается она опять на Сашу. — Искать у меня возможности её не было с самого начала, потому что другая рутина началась — не до поисков ребёнка. У меня не было ни возможности, ни связей, ни денег, ни знакомых — все бросили, ополчились. И сейчас у меня нет возможности.

— А как бы вы искали…

— У меня нет возможности!

— А как бы вы искали, если бы была возможность?

— Сначала бы в деревне, наверное, по детдомам, по родственникам моих любимых уже врагов — кто бездетный, кто мечтал о детях, кто интересовался моим ребёнком, кому понравилась она когда-то. Но первый круг — это Самосуды (так местные называют микрорайон, где жили Золотины. — Прим. ред.), я бы проверила полностью: круг общения их, родственников и связи. А там уже детдома и всё остальное.

На двери дома висит замок, ключей, говорит Альфия, у неё нет. Дыры в заборе, через которую, как ещё тогда говорили родители, Саша могла уйти со двора, тоже уже нет — заколотили. Неожиданно с другой стороны дома появляется мужчина — это Дмитрий, муж.

— Ты приехал? — удивлённо спрашивает Альфия.

— Я в огороде ковыряюсь.

— С женой приехал?

— Тебе какое дело.

— Ну расскажи, как всё было в тот день, пожалуйста, Дима?

— Украли, — уверенно отвечает он. — Верёвка на воротах открывается, их на себя подтягиваешь, потом открываешь, а тут видно, сразу рванули, она тяжело так открывается, и верёвку оторвали, через эти ворота зашли и там через боковые через огород вышли.

Ко мне в тот день друг один приходил на работу, постучал, я вышел, а когда возвращался, думаю — что такое, верёвка оторвана, ворота приоткрыты были немного — бегом, видимо, пробежали быстренько и всё. Я как-то внимания не обратил, тем более под этим делом был, ворота закрыл и пошёл обратно в подсобное помещение.

— А кто мог украсть, зачем? — спрашиваю.

— Мне как бы сказали, что каким-то богатеям надо стало, даже примерно сказали, где её искать, в каком направлении. Красноуфимск якобы. Сказали: «Если будешь дёргаться, то и тебя закопают просто и всё».

— В полицию об этом сообщали?

— А это бесполезно, я считаю, это через полицию и сделано всё. Моё, если честно, мнение, что полиция тут тоже привязана. Так бы они всё равно нашли, а так они списали, будто бы в реке утонула — самое простое и самое лёгкое.

— Будете пытаться её найти сами?

— Пытаться найти — это уходить в лес, в лесу жить и выходить тогда только резать людей, что ли? Это только вот так, больше никак. Мне зачем это? Если сказали: «будешь дёргаться — тебя тоже закопают».

— Ты живешь своей жизнью, а я своей, — вмешивается в разговор Альфия. — Я же не знаю, кто тебе что сказал, твою информацию. Я уж не знаю, Дима, ты говоришь громкие слова тоже, думай о том, что говоришь.

— А мне бояться нечего. На всё воля Божья. Я верю только в то, что всё тайное становится явным. Скоро произойдёт чудо. Надо верить просто и всё.

Им обоим остаётся только верить в чудо — сами искать Сашу они не будут: «нет возможности, нет денег, нет связей».

После публикации материала пресс-служба СУ СКР по Свердловской области попросила добавить информацию о ходе расследования уголовного дела, которое было возбуждено сразу после исчезновения Саши Золотиной:

— Уголовное дело о безвестном исчезновении девочки было возбуждено в сентябре 2015 года и находится в производстве территориального следственного отдела СК России. В ходе расследования был произведен комплекс мероприятий, направленных на установление местонахождения девочки и обстоятельств ее исчезновения. Но, к сожалению, следственные мероприятия и оперативные поисковые мероприятия к обнаружению ребенка не привели. Тем не менее в настоящее время продолжаются оперативные поисковые мероприятия по обнаружению девочки, несмотря на то, что следственные действия приостановлены.

В качестве одной из версий рассматривалась версия несчастного случая — что девочка утонула в реке Уфа, напомнили следователи. Также рассматривались версии о похищении и убийстве, но они не нашли подтверждения.

— Были проведены молекулярно-генетические экспертизы, использовался полиграф, задействовалась современная криминалистическая техника, биллинг — выяснялось, какие абоненты находились в момент исчезновения ребенка в близлежащем секторе, но они не принесли желаемого результата, — резюмировали в следственном комитете.