«Спасение не может утомлять»: «летающий» доктор за 3 года вывез 516 больных из уральских деревень

Пётр Еговцев, врач — анестезиолог-реаниматолог отделения плановой и экстренной консультативной медицинской помощи Территориального центра медицины катастроф, стал одним из лауреатов премии Медицинской палаты Свердловской области «Профессия — врач: от сердца к сердцу».

Почётную в медицинском кругу награду он получил как «самый летающий» доктор: только за последние три года он эвакуировал 516 тяжелейших пациентов из всех уголков Свердловской области, причём больше половины — с помощью вертолёта.

Азам своей профессии Пётр Еговцев научился в Областной клинической больнице № 1, у главного анестезиолога-реаниматолога Свердловской области Александра Левита, который и вручил ему награду.

Реаниматологи — представители самой спокойной профессии из всех врачебных, ведь самообладание им нельзя терять ни на секунду, к тому же они по праву считаются первыми юмористами среди докторов.

— Нашу профессию можно считать самой первой… нет, простите, второй, — пошутил Александр Львович Левит. — Ведь когда Господь создавал Еву из ребра Адама, Адам был обезболен.

Петру Еговцеву, конечно, не приходится обезболивать Адама, но ему хватает работы и с простыми, совершенно земными пациентами.

— Пётр Иванович, когда вы в последний раз дежурили в Центре медицины катастроф и сколько у вас обычно бывает суточных смен в месяц?

— Вчера я работал день, до этого были сутки. А всего у меня обычно 12 ночных смен в месяц, после которых ещё работаешь днём. Это нормально, я уже привык.

— А сколько обычно вылетов или выездов в область происходит за одну смену?

— Если говорить о вылетах, то один или два. Летом — больше, потому что световой день больше. Зимой — меньше. Летом мы работаем от рассвета до захода солнца, и если успеваем, то все транспортировки пациентов стараемся проводить только с помощью авиации.

— А почему?

— Потому что это в интересах больного. Везти на машине дольше, и здесь нельзя исключить второй фактор — неизбежную тряску в пути. То есть при транспортировке автотранспортом больной должен быть в состоянии глубокой анестезии, что далеко не всегда в его интересах.

— А самим врачам как удобнее?

— Нам удобнее так, как лучше больному. Хотя в вертолёте такой уровень шума, что мы почти не можем общаться друг с другом. Ну что тут поделаешь — это издержки нашей работы.

Забирать больного из областного города на вертолёте для уральских медиков — обычное дело.

— Вы летаете очень далеко в любую погоду. Не боитесь?

— Летать я не боюсь. Да и пилоты у нас отличные. А если говорить о нашем оснащении, то в вертолёте у нас сделано всё для того, чтобы жизнь больного находилась вне зоны риска: 2 аппарата ИВЛ (искусственной вентиляции лёгких. — Прим. ред.), дефибриллятор, всё остальное реанимационное оборудование, часто в двух экземплярах для исключения возможных «сюрпризов». Причём наше оборудование по приезду мы можем перегрузить в абсолютно любой транспорт, даже не оборудованный специально под медицинские цели, и создать на его основе аналог реанимационного автомобиля. Именно так мы доставляем пациентов до нашего вертолёта — то есть мы полностью автономны и не зависим от наличия машины скорой помощи по месту прибытия.

— Бывало такое, что приходилось лететь при очень плохой погоде?

— Я уже говорил, что летать я не боюсь ни при какой погоде. Дождь, снег, ветер, обледенение вертолёта… а нас больной в это время ждёт — поэтому у нас нет времени на раздумья. Бывает, что Кольцово по метеоусловиям не выпускает самолёты, а мы по их метеосводке при условно летной погоде летим.

Не могу сейчас назвать вам место, наверное, по соображениям военной тайны, но прошлым летом мы летели на север области. И к нам навстречу с большой скоростью двигался грозовой фронт. Обычно мы его обходим, а тут уже просто срочно пришлось искать место для посадки. Пошли на снижение, а под нами — тайга. Ливень, молнии сверкают. На наше счастье, пилот увидел небольшой светлый участок среди леса. Садились мы буквально между соснами, вышли — оказалось, что сели мы на старую бетонную площадку, которая когда-то служила военным целям. Знаете — мелкие сосенки уже выросли между плитами, стоят несколько бочек из-под ГСМ. Переждали дождь и полетели дальше.

— Что вы обычно делаете на вызове? На что чаще приходится выезжать? Может быть, каких-то пациентов любите особенно?

— Я люблю всех пациентов. А спасение жизни — это всегда удивительно, и не может ни пугать, ни утомлять. Когда мы прилетаем, то оцениваем тяжесть состояния пациента и готовим его к транспортировке. Наша задача — не только перевезти, но и сделать так, чтобы больному во время перевозки не только не стало хуже, а доставить его в лучшем состоянии по сравнению с тем, когда мы его забирали. Вот тогда я считаю свою работу выполненной. Сейчас, зимой, у нас много транспортировок больных с пневмониями. Вчера я летал в Богданович и привёз сюда, в ОКБ N 1, мужчину с двусторонней пневмонией. Теперь я за него спокоен.

Мы же нужны для чего? Чтобы дать равные возможности на выздоровление жителям Екатеринбурга и далёкого областного села. Несправедливо, если больной погибнет из-за того, что в больнице не было той высокотехнологичной помощи, которая есть в городе. Так не должно быть. И само понятие «транспортабелен — не транспортабелен» сейчас очень изменилось. Никогда нельзя лишать человека шанса на жизнь.

— В глушь, к «кабанам и волкам», тоже летаете?

— Мы везде летаем. Как-то я вывозил женщину с внематочной беременностью с востока области, там даже названия населённого пункта нет. Или я его уже просто не помню. Сели, вокруг вертолёта — как раз следы тех самых кабанов и волков. Загрузили пациентку и по жизненным показаниям полетели в Алапаевск, потому что реанимация реанимацией, но здесь нужен был срочно ещё и хирург. Женщину спасли и сами, как видите, тоже живы (смеётся).

— А если нет вызовов — то удаётся поспать или просто отдохнуть на дежурстве?

— Честно? Если у меня нет вызовов, то я сажусь за телефон и начинаю обзванивать областные больницы, особенно в маленьких городах. Так постепенно появляются и пациенты, и вызовы, и спать некогда.

— А при таком ритме жизни семью удаётся видеть?

— Стараюсь. Обычно приходишь со смены, поешь, с женой поговоришь и уже засыпаешь. Не так давно случайно обнаружил, что сыновья стали выше меня. Одному 22, второму 18. И один хочет быть врачом — я не буду ни уговаривать, ни отговаривать, это его выбор. Мою жизнь и мою работу он видит. А иначе работу врача я и не представляю: или ты с больными, или ты не врач.