Вышел на концерт с огрызком в руке: главный дирижёр оркестра филармонии - об "уральском звуке" и хрупких палочках

29 сентября главному оркестру Екатеринбурга – Уральскому академическому филармоническому оркестру – исполнилось 80 лет. Именно в этот день в 1936 году состоялся первый концерт. У истоков коллектива стояли дирижеры Марк Паверман и Александр Фридлендер. В разные годы главными дирижерами оркестра были Арнольд Маргулян, Нариман Чунихин, Валентин Кожин, Андрей Чистяков, Андрей Борейко. С 1995 года Уральский филармонический оркестр возглавляет Дмитрий Лисс.

80-летию Уральского филармонического оркестра приурочен IV Симфонический форум России в Екатеринбурге, который пройдёт в Свердловской филармонии с 30 сентября по 7 октября. Сегодня свой концерт даст наш оркестр. За пультом будет стоять Дмитрий Лисс.

– Дмитрий Ильич, вы дирижировали разными оркестрами. А как бы вы могли описать особенности вашего коллектива?

– Наш оркестр очень интеллигентен, обладает своим звуком и стилем. После недавнего выступления в Париже в одной из рецензий написали об "уральском звуке", отмечали гибкость оркестра. Не сговариваясь, разные критики отмечали, что когда мы играем чешскую музыку, звучим, как оркестр из Праги, когда французскую – как хороший французский оркестр.

А вообще-то сейчас разница между оркестрами нивелируется, они теряют свою индивидуальность. Это связано, прежде всего, с изменением статуса главного дирижёра, который больше трёх-пяти лет с одним коллективом не работает и очень ограничен в правах. Россия в этом смысле – пока исключение.

– Вы сказали, что сейчас главные дирижёры работают максимум пять лет, а вы возглавляете филармонический оркестр уже больше 20 лет. Это плохо или хорошо?

– С одной стороны, устанавливается хороший контакт с оркестром, с другой – накапливается какая-то усталость. С ней надо бороться, предлагая новые идеи.

Я всегда старался добиться нужного качества звука, стремился развить лучшие черты оркестра – казалось бы, технические моменты, но именно из них складывается конечный результат. Все двадцать лет над этим работаю.

– В футболе есть тренеры-тактики, а есть мотиваторы. Если пользоваться этой аналогией, то вы к каким дирижёрам относитесь?

– Не стал бы проводить именно такие параллели. Конечно, есть что-то общее, но это разные вещи.

У дирижёра – две функции. Первая касается репетиционного процесса – он отвечает за техническое состояние оркестра, выполняет "черновую" работу. Но именно эта базовая подготовка даёт творческую свободу. Как наигранные комбинации в футболе, которые оттачиваются на тренировках. А вот на матче тренер сидит на скамейке, а дирижёр "организует атаки непосредственно на поле".

– Но в том же футболе есть момент импровизации. Может ли себе её позволить участник вашего коллектива?

– Конечно, поскольку у нас есть солисты. И у каждого музыканта есть соло, когда он является главным, а оркестр и дирижёр ему помогают. Это может продолжаться всего несколько тактов, но "он владеет мячом", если вам нравятся ассоциации со спортом. Когда играет солист, грамотный дирижёр не будет ему мешать.

– Для многих футболистов "Урал" – это некий промежуточный этап, а потом они стремятся перейти в более статусные команды. Наш оркестр – для музыкантов тоже переходный этап или конечная цель?

– Конечно, в начале 90-х был период, когда многие музыканты уезжали, но сейчас ситуация изменилась. Вот почему футболист хочет в "Зенит"? Потому что там выше зарплаты. А если у музыканта в другом оркестре она аналогична, то этот стимул теряется.

Тем более, у нас сейчас такая активная творческая жизнь. Много зарубежных гастролей. Пожалуй, так много в России больше никто не ездит. К нам на конкурсы в оркестр приезжают и из других городов. У нас совершенно конкурентоспособный оркестр и мы в топе.

– Но в интервью E1.RU директор филармонии Александр Колотурский говорил, что прошлый сезон получился перегруженным.

– Да, у нас особенно тяжёлым и изматывающим стал конец сезона. Приходилось работать без выходных. Бывают вещи, от которых нельзя отказываться. Например, если Sony Classics предлагает записать диск, то делаешь всё, чтобы это состоялось. Когда говорят, что надо представлять в Париже свою страну в День России, то находишь силы и время для этого.

Сезон для меня лично получился тяжелейшим, поскольку, кроме работы с нашим оркестром, было много других поездок. Пожалуй, я достиг своего физического предела в этом смысле.

– Несмотря на это, вы решили стать главным дирижёром голландского оркестра?

– Таким образом работают многие дирижёры, за рубежом подобное – норма, но не в России. Во-первых, это – своего рода вызов, так как приходится играть по другим правилам в иных условиях. Мне интересно, смогу ли приспособиться. Во-вторых, работа в Европе – это немного иной круг общения. В-третьих, конечно, есть и финансовые стимулы.

– В чём кардинальное отличие работы с российским и иностранным оркестрами?

– Там совсем по другому принципу строится график. Если мы репетируем четыре часа (с десяти до двух), то по их правилам обязательно должен быть перерыв. Именно поэтому репетиция продолжается с 10 до 16 часов.

Иначе составлены контракты, в которых прописано, сколько должен работать музыкант. Кто-то трудится на 50% времени, кто-то на 100%. От этого возникают сложности, которых нет в России. Я не могу репетировать только со струнными, так как в это время чем-то должны заниматься духовые. Всё очень запутанно.

– У вас контракт с голландским оркестром. На сколько лет рассчитан?

– На три года с возможностью пролонгации. В сентябре я приступил к работе.

– Когда-то давно читал, что великий Светланов объяснял, почему дирижирует без палочки. Мол, так ему проще передать коллективу свою энергию. Насколько я помню, вы используете её?

– Да, это так. Но был период, когда я обходился без неё. Это не принципиальный момент. Наша профессия интересна тем, что в ней нет рецептов и каждый вырабатывает свою технику.

– У вас палочка какая-то особенная?

– Знаете, человек всегда ищет то, что ему удобно. Я сейчас дирижирую карбоновой палочкой. Я перепробовал много вариантов. Например, были деревянные, которые очень нравились, но они ломались в руках. Однажды в Москве одна улетела в зал. Пластиковые палочки опасны – ими можно проткнуть палец, да к тому же она вибрирует. Именно поэтому остановился на карбоновой.

Смешная история произошла в Дюссельдорфе, куда я взял с собой две палочки. Одну сломал на генеральной репетиции – задел пульт. А когда выходил на сцену, то захлопнулась дверь и сломалась вторая. В итоге, на концерт вышел с огрызком в руке. Администратор быстро сориентировался и принёс мне несколько штук на выбор. Сейчас на гастролях в Японии купил про запас.

– Как вы относитесь к тому, что с вашим оркестром работают ещё два дирижёра? Замечаете ли какие-то изменения, когда возвращаетесь?

– Мы вместе с коллегами работаем много лет и абсолютно доверяем друг другу. Есть главные дирижёры, которые запрещают приглашённым специалистам играть определённые произведения, потому что они сделают их по-своему. И я их понимаю, но у меня таких запретов нет.

Нельзя сказать, что оркестр после работы с другим дирижером как-то меняется. К тому же наш – моментально перестраиваются с одного дирижёра на другого и обратно.

– Слушает ли дирижёр реакцию публики?

– Не слушает, а чувствует. Ты понимаешь, насколько зал тебе отвечает.

– Можете объяснить, почему одно и то же произведение у разных дирижёров звучит по-разному?

– Это кажется, что степень свободы ограничена. Конечно, были композиторы, например, Малер, которые все моменты максимально прописывали. Но piano или forte в нотах – это ведь не абсолютное значение, не громкость. У дирижёра всегда есть возможность что-то вывести на первый план, выстроить фразу, попросить об особой окраске звука, качестве штрихов... Но всё это должно способствовать раскрытию замысла композитора – так, как ты его понял. И каждый музыкант "считывает" этот замысел по-своему, но в этом и есть прелесть музыки.