Здание, в котором живут сегодня более 80 украинских беженцев, выглядит уныло, если не сказать мрачно. Одно из прежних помещений детского дома-интерната в Первоуральске спешно обустроили под пункт временного размещения.
Объект вроде бы не режимный, но прессу внутрь без особых договорённостей не пускают. Простые посетители, которые приносят пакеты с одеждой, раньше могли пройти спокойно. Однако в минувшие выходные чуть до драки не дошло. Как рассказали E1.RU волонтёры, навестившие пункт в субботу, в комнаты пройти, чтобы передать помощь адресно, им не разрешили, сообщив, что теперь все вещи – только через Красный Крест. Даже телефоны пытались забрать, чтобы не фотографировали.
У входа всё время люди – выходят покурить, поболтать.
Сергею 37 лет. Он шахтёр из Луганской области.
– Тут почти все шахтёры, – говорит Сергей. – У нас же вся область за счёт этого живёт. Пока всё это не началось, мы неплохо жили. В Крым отдыхать ездили.
Ирония судьбы: город, из которого приехал Сергей и его семья, тоже называется Свердловск. Но Урал для него пересадочный пункт. Получив статус беженца, свердловчанин двинется дальше на восток, на самый дальний – на Сахалине у него родственники. Из шахтёра он планирует переквалифицироваться в рыболова.
Сергей говорит на русском, украинца в нём выдаёт фрикативное "г".
– Мы всю жизнь говорим на русском, хотя украинский знаем, конечно. В Западной Украине совсем по-другому. Я там бывал и чувствовал, как недолюбливают русскоязычных. Да там и русского почти не знают.
– А в ополчение кто-нибудь идёт?
– Идут от отчаяния. Когда дом разбомбили, когда родные погибли. Это тоже – выбора нет.
– А идейные есть?
– Знаете поговорку: паны дерутся, а у холопов чубы трещат, – вмешивается в разговор Александр.
У него мягкий выговор и улыбчивое лицо – его скорее можно принять за одессита.
– Мы за что голосовали – вы знаете? За федерализацию. У нас же, понимаете, все деньги, что мы зарабатываем в регионе, – все идут в Киев. А нам – что? Это как в чёрную дыру. Мы хотели это соотношение поменять, чтобы больше у нас оставалось, развивать свой регион.
– Какая знакомая история!
– Да нет, у вас тут не так всё, это же видно, – отмахивается Александр. – Вон Западная Украина – ну ничего своего нет у них, население работает на Польшу. Мы на производствах трудились, а нам говорили – мол, вы дотационный регион… Воевать в бессмысленной войне не хочется. А у меня два сына. Младшему стали приходить повестки, одна за другой, ему 21 год.
– А вам сколько лет?
– Пятьдесят один, – Александр улыбается – понимает, что выглядит моложе своих лет. И тут же просит нашего фотографа убрать камеру, не любит фотографироваться. – Вообще, формально ещё числюсь на заводе, плотником. У меня много специальностей – плотник, сварщик, водитель такси…
– Зачем так много?
– Приходилось много работать, чтобы нормально жить. У нас же как? Чтобы официально работать, нужно столько всего платить, что невыгодно. Поэтому числишься на одном месте, а работаешь и там и сям… Кто хотел, тот зарабатывал.
– Здесь где работать будете?
– На завод пойду. Но надо сначала получить статус беженца, потом на гражданство подавать. Пока не получишь статус, придётся 30 процентов налогов платить. Это если официально. Я посмотрел, сопоставил – зарплаты тут неплохие у вас, выше наших, а цены на продукты, одежду – примерно такие же, как у нас. Только жильё почему-то дорогое. Почти в четыре раза дороже. Если бы не жильё, мы вполне бы нормально прожили на 20 тысяч рублей, по нашим меркам это хорошая зарплата. А так надо минимум 30 тысяч, чтобы квартиру снимать в Первоуральске.
– Не страшно вам в 51 год жизнь заново начинать?
– Да я выкручусь, – оптимистично говорит Александр. По нему видно – выкрутится. – Страшно – да. А есть выбор? Некуда возвращаться, понимаете? Всё. И этот закон новый выпустили – чтобы прекратить все дела с Россией. Там у нас всё производство досталось от СССР, и всё работает на экономических связях с Россией. Сейчас производство встало, шахты затопят. Думаете, это можно будет восстановить?
– А вообще обо всём этом конфликте вы что думаете?
– Я одно думаю – это дурдом. Это делёжка денег – вот чисто моё мнение, если хотите.
Елена Стеценко с дочерью Настей вышли специально поговорить с журналистами. Их уже снимали на телевидение, и они сразу начинают с благодарностей – пункту временного размещения, Путину, УФМС, первоуральцам, которые помогают с одеждой.
– Там мама осталась, а связи нет, ничего не знаем, это так страшно! – Елена едва сдерживает слёзы. – Мы ведь не планировали уезжать, продуктами запаслись. Потом ребята из соседнего села прибежали, испуганные – сказали, что их чуть не подстрелили только что. И мы сразу побежали на дорогу, поймали машину – и до границы. А там уже через лагерь для беженцев сюда решили ехать.
– Почему сюда?
– Мы посоветовались с нашими родными, знакомыми, которые живут в Российской Федерации, – вступает в разговор Анастасия. Ей 17 лет, у неё правильная речь. – Здесь есть главное – работа. Многие решили в Краснодарский край перебраться, в Ростовскую область, чтобы поближе, но там уже беженцев много, а работы нет. Здесь заводы есть, можно устроиться.
– Люди здесь отличаются от ваших соотечественников?
– Люди мягче. Вежливей, – улыбнулась Елена. – Пожалуйста, спасибо… Ещё одеваются по-другому. Скромнее, что ли, натуральных тканей больше. Мне вот одежду несут, находят даже на мою комплекцию. Помогают.
– А правда, что денег на руки вам не дают совсем?
– Да кто вам сказал, что у нас какие-то деньги? – услышав вопрос, вступает другая девушка, которая вышла покурить. – Откуда этот слух пошёл? Нет вообще никаких денег у нас. Даже, простите, женские прокладки нам приносят.
– Нам всё это – за что? – Елена не может скрыть эмоций. – Мы жили, работали, мы чужие земли никакие не брали. Что мы сделали? За что уничтожают там всех? Там связи нет сейчас, газа, света нет, хлеба в магазинах нет, а если есть, то цены – космические. Сейчас в нашем селе, говорят, ГРАДы поставили. Я не знаю, может быть, потом когда-нибудь, когда всё уляжется, успокоится…
Но Анастасия обрывает:
– Да не вернёмся мы, мама!
Фото: Артём УСТЮЖАНИН / E1.RU