О Лондоне и людях, его населяющих. Часть II

Начало истории здесь

6 октября, вторник

Сегодня на уроке Лиза (учительница сотая моя) снова исполнила. Вначале вбежала в класс со словами: «Ненавижу такую погоду!» На улице слегка покрапывало. Лиза с жалобной гримасой стянула с обеих ног свои туфли (такие местные, без каблуков, похожие на балетные) и продемонстрировала всему классу дыру в подошве. Через некоторое время она объявила: «Я пошла в туалет!». Жаль, не сказала зачем. Спросить постеснялся. Только собрался над этим поржать с турецкоподданными парнями из класса, как одна такая из себя «тётя Роза» реально из Бразилии встаёт и тоже объявляет, что пошла в туалет. Блин, что они простые-то такие?

Кстати, о простоте. Эта «тётя Роза» (у неё грудь шестого номера и жир вокруг) как-то раз, объясняя, что деньги лучше менять в Лондоне, нежели в Париже, вдруг сказала: «Хотела обменять деньги, купить метадон». (Наркотик, вроде как.) Вот, спрашивается, она что — гордится тем, что на метадоне сидит? Или просто дура? Или — другой вариант, моему пониманию недоступный?

Фотография девушек из класса: сидит учительница Дженифер (Австралия), слева направо стоят Саюри (не знает Эйнштейна, Япония), Кристина (Венесуэла), Дмитрий Головин (типа все знает, Россия), Анна-Мария (Колумбия), Томоко (Япония) и «тетя Роза» (Бразилия). Девушки все одеты в черное, потому что фотография сделана в последний день, а завтра — Головин уезжает. А я в светлом, потому что меня все слегка достало, а завтра праздник — «вчера в красивом лайнере закончился мой плен, вдыхаю чахлой грудью буйный ветер перемен, реальная действительность ломает мне рога, я узнаю кондовые уральские снега…» (В. Кукушкин) — в смысле еду я НА РОДИНУ!

7 октября, среда

Жизнь в Лондоне определяется негласными правилами. Во всяком случае, на мой пророссийский взгляд. Выглядят эти правила для европейцев примерно так:
1. До тебя никому нет дела;
2. Ты здесь такой один;
3. Ты можешь делать, что хочешь в рамках закона;
4. Всё постоянно меняется, включая тебя.

Если нации, бывшие имперскими (испанцы, французы, русские, немцы) худо-бедно растворяются в местном бульоне космополитизма, то другие нации сбиваются в стайки и стараются жить кучками. Житиё диаспорами сохраняет хоть какие-то ориентиры, даёт, условно говоря, понятия, где верх, где низ, а где берега, что такое хорошо и что такое плохо. Хотя культура какого-нибудь африканского племени здесь даёт настолько причудливые ростки. Это дикое смешение культур и даёт полную дезориентацию и, как следствие, деградацию, если ты живёшь не в своей культурной среде. Даже русские женщины (!) сдаются года через 3–4, превращаясь, говоря по-нашему, в закомплексованных синих чулков: в бесформенных штанах, стоптанных кедах или кроссовках (не туфлях!), неопределённого цвета и размера кофтах.

Одна тут сказала Паше Попову: «А ради кого тут красоту наводить?! На меня за 3 года ни один мужик внимания не обратил». При этом она запсиховала, когда задержалась на ужине дольше 20:30 — обычно она дома в 20:00. Я думал, одна она такая, но у Паши здесь две знакомых из Уфы, и, по его словам, обе такие. Улицы реально пустеют в 20:00 и только в центре народ целеустремлённо набухивается в пабах.

8 октября, четверг

Ходил вечером в VIBE BAR на Brick Lane Street. Оказалось, рок-музыка там на втором этаже, хотя ничто, как говорится, не предвещает. Звуков не слышно, на первом — какой-то диджей себе под нос что-то бормочет, музыка громкая, все друг другу в уши орут. А на втором — просто идиллия. Вспомнил славные 80-е, ДК Урицкого, Свердловский рок-клуб. Продавленные диваны, обшарпанные стены, ободранный пол. Правда, в углу наливают — без фанатизма, напитки самые простые. VIBE переводится как «пустой, никчёмный, тщетный»; в моём карманном оксфордском словаре даже нет этого слова. Но звук был выстроен очень славно. И на уши не давил. И парни играли наотмашь, хотя публики было мало — человек 30, не больше.

Эта улица вообще знаменита. Она пересекает «индийский» квартал, на ней даже вывески улиц продублированы индийской вязью. И — о смешении культур: здесь я видел пакистанцев, «зажигающих» под хэви-металл, а не под визгливые индийские песнопения из фильмов.

На входе-выходе бара стояла женщина из Грузии — разговорились. Дежурные извинения за Саакашвили, и: «Ах! Здесь свобода, свобода, как хорошо, что я сейчас здесь!» Я произнёс длинный спич на тему «Нельзя жить в обществе и быть от него полностью свободным (независимым)», как сказал, по-моему, В. Г. Белинский по поводу Е. Онегина (герой одноименного романа). Она не согласилась. Зато в Лондоне на неё никто не давит! А в Грузии мама давит! Учит жить! В общем, поучайте лучше ваших паучат. Я, конечно, посмеялся. У нас, говорю, такая свобода тоже есть. В тайге, например. Там деревьям плевать на тебя. И комарам плевать — они своё высосут. И всем остальным представителям флоры и фауны. Они в другом измерении. И если тебя уволили с работы, а ты пошёл в лес погулять и поплакать у какой-нибудь сосёнки — это очень похоже на Лондон.

Вот сидишь ты, образованная грузинская женщина, в метро, к примеру. Умеешь стряпать чохохбили и хинкали, даже умеешь готовить не-грузинское долма. И в глазах у тебя светится восторг от прочитанных поэм Шота Руставели, от фильмов Иоселиани и Абуладзе. И сидят напротив в вагоне метро разные симпатичные парни: из Турции, Польши, Марокко, Палестины, Нигерии, Индии и Таиланда. И всем им плевать на твоё хинкали и твоего Руставели. Они своих-то поэтов и режиссёров не знают, а в Лондон за длинным паундом приехали. Поэтому ваше, говорю, спасение, в смысле неимперских наций — только в диаспоре! Там, и только там тебя оценят по достоинству. Вот такой спич (массягу) я задвинул бедной грузинской женщине, вышедшей замуж за англичанина.

Вообще заметил, что эмигранты с удвоенной силой хают свою бывшую Родину и превозносят настоящую. Им, видимо, надо оправдать свой шаг — доказать всем и себе тоже, что решение уехать из «грёбанного совка» было верным. Мы там так и остались в совке, а они — на коне и все в белом. Только ведь ещё персы сказали: «Ты сказал — я поверил. Ты повторил — я стал сомневаться. Ты стал настаивать — я понял, что ты врёшь». Очень уж эмигранты настаивают на том, что у нас и коррупция, и пьянство, и менты в людей стреляют. Всё это так, конечно. Но у нас квартиры побольше и подешевле, чем в Англии, пища повкуснее и поздоровее, женщины покрасивее (в разы! чего уж там). И образование с медициной пока лучше и доступнее — в те же разы. Да и двигаемся и думаем мы тоже быстрее. В общем, в каждой избушке — свои погремушки. И если ты уехал из родной страны за колбасой — веди себя достойно и жуй её молча в своей конуре. За умного сойдёшь.

Кстати, насчет «двигаешься и думаешь». В языковой школе были студенты из разных концов света: двое из Грузии, Мексики, затем — Бразилия, Венесуэла, Колумбия, Испания, Турция, двое из Казахстана, одна украинка (дочь банкира по фамилии Победа — от понтов аж светилась!), Япония, Франция, Южная Корея, Таиланд, два паренька из Индии. И ты соразмеряешь свое поведение и манеру общения со всеми этими людьми.

Вот, например, в музей как надо ходить? В музей надо ходить обязательно разноязыким людям, идеально пригласить в музей одного-двух иноязычных (все равно откуда). В этом случае ты будешь мучиться и разговаривать только на английском, он будет мучиться и разговаривать с тобой на английском же — что скорее приведет вас в светлое будущее, которое связывается со знанием языка.

И тут начинаются всякие интересности. На последнем или предпоследнем уроке я объявляю всему классу: «Сегодня после уроков я иду в такой-то музей. Если кто желает насладиться, прошу присоединяться». Пара-тройка человек, как правило, изъявляют желание. После уроков я им громко говорю: «Мы идем в музей!», и снова повторяю название. Как правило, они спрашивают: «А где это?». Если просто сказать «Я знаю, следуйте за мной», то такое сможет пройти только с японками и кореянками, которые согласно кивают: мужик сказал — мужик знает, и следуют за тобой как ниточка за иголочкой. Остальные нации начинают проявлять беспокойство, пока под нос им не сунешь карту и не потычешь их носом в станцию метро, на которой расположен музей. Потом все неторопливо идут вниз, выходят на улицу, останавливаются и некоторое время стоят, озираясь. Некоторые закуривают, обычно представители Южной Америки. Я подбадриваю их возгласами: «Ну что, пошли!? Я уже иду! Пойдемте скорее! Музей работает только до шести, а смотреть там много! Пойдемте! Пообедаем там неподалеку! Давайте скорее!» Иногда я мучился от невозможности взять хворостину и погнать их вперед, аки пастырь — агнцев. Половина согласившихся отсеивались на этом этапе. Кому надо обязательно пообедать здесь, кому надо кого-то встретить, перед тем как, кому надо снять деньги с карточки, кому надо позвонить и т.д. и т.п.

Но и затащив в музей кого-нибудь иноязычного, тоже начинаешь мучиться из-за разницы менталитетов. Вот пришли мы — я, один венгр, мексиканка и испанка — в Tate Museum — Музей современного искусства. Я, раз пришел, его весь осмотрю. Мексиканка сразу заявила: «Это не искусство». Венгр Золи, который мечтал завалить в постель мексиканку, сразу с этим согласился и пригласил ее в местное кафе. Испанка каждую фразу начинала со слов «I want…», и типа я должен ее эти желания исполнять. Она все время хотела то пойти в другой зал, то выпить кофе, то отдохнуть, потом она еще что-то хотела, беспомощно заявляя мне это уже в спину… Я просто развернулся и пошел смотреть музей по своему графику. Потом она присоединилась к венгру и мексиканке. Когда я их увидел перед закрытием музея, мексиканка и испанка мирно щебетали на испанском, а венгр Золи сидел и хлопал глазами. И так обрадовался, увидев меня, хоть поговорить о политике с кем-нибудь на английском. Мы с ним, кстати, только о политике и разговаривали — он все хотел найти во мне хоть капельку стыда за 1956 год, а я, циничный, смеялся и говорил, что никакого стыда не чувствую, в политике надо быть сильным. И пусть скажет спасибо за то, что их страна находилась в орбите советской империи — мы им высокий уровень образования и русскую культуру принесли, правда, на штыках.
В общем, тяжело с ними.

9 октября, пятница

Музей Мадам Тюссо и Музей Шерлока Холмса расположены на одной станции метро Бейкер-стрит. Только Музей Мадам Тюссо по выходу — налево, а Музей Шерлока Холмса — направо.

Про Музей Мадам Тюссо можно много не говорить, но все звезды показались мне какими-то худыми. Правда говорят, что телевизор полнит.
Фотографировать там можно без ограничений, поэтому:

Музей Шерлока Холмса и доктора Ватсона — так корректно это называется. В доме жил Артур Конан-Дойль. Многие характеры (миссис Хадсон, к примеру) он писал практически с натуры. Дом в 4 этажа с подвалом. Комнатки по 9 — 12 метров, рассохшиеся половицы, всё тесно, неудобно и неуютно.

Вдруг дошло, что Холмс снимал у миссис Хадсон комнату, как и Ватсон, то есть своего угла у него не было. Они (лондонцы) и сегодня так живут. В доме, где я живу (3 этажа), два коренных лондонца, один ирландец и трое студентов. В случае же с Холмсом специфический английский юмор в том, что миссис Хадсон — владелица дома — настолько прониклась уважением к мистеру Холмсу, что даже подаёт ему чай и докладывает о визитёрах. То есть, видимо, англичане в XIX веке находили это забавным. Россияне в XXI тоже этому удивляются. При этом на какие деньги они все жили (в смысле Холмс с Ватсоном) не очень понятно. Только два, по-моему, раза Холмс получал вознаграждение. Конечно, предполагается, что получал чаще, но впрямую об этом говорится два раза. Всё по формуле «Джентльмены не говорят о деньгах. Джентльмены их имеют».

10 октября, суббота

Стоунхендж. Не прибавить, не отнять. Экскурсию организовали в школе. В назначенный час, в 7 утра, собрались на станции метро, сели в автобус и — вперёд! Никаких пояснений даже на английском языке. По приезду в Стоунхендж выдают аудиогид (есть и на русском языке). Ну, обошёл его раз. Ну, обошёл второй. Если бы не видел фильм про Стоунхендж на канале «National Geographic», мне бы не было так интересно.

После этого — экскурсия в городок Солсбери. В местном соборе, самом высоком в Британии, хранится Великая хартия вольностей — MAGNA CARTA по-здешнему. Кусок пергамента, впервые засвидетельствовавшего рождение гражданского общества в Англии в 1215 году. В этой Хартии король впервые добровольно признал за подданными (пока только своими сюзеренами) кое-какие гражданские права — на собственность и жизнь, к примеру. И похоронены епископы и лорды, участвовавшие в её разработке. В общем, всё круто.

Просто прогуливаясь по Солсбери, наткнулся на дом, в котором нобелевский лауреат в области литературы Уильям Голдинг был «schoolmaster». До сих пор гадаю, что это такое. В его романе «Повелитель мух» тёмное человеческое начало воплощено в образе детей из церковного хора, беспрекословно подчиняющихся своему вожаку. В образе вожака легко угадывается образ Гитлера. То, что Голдинг преподавал в церковной школе собора в Солсбери, было для меня открытием — здорово, видно, допекли его детишки из церковного хора. Или он просто сделал «умозрительный» эксперимент, поместив их на тропический остров без взрослых: посмотреть, много ли в них останется человеческого. Осталось мало — им практически хватило нескольких дней, чтобы превратиться в зверей. Добро в романе олицетворяет мальчик, от лица которого ведётся рассказ. Он не очень силён, не очень смел, иногда впадает в отчаянье, но он в этом романе — человек, который не предаёт себя и других. Голдинг явно склоняется в своих симпатиях к человеку рефлексирующему, сомневающемуся в своей правоте и в самом своём праве нести ответственность за всё. Хотя обстоятельства складываются таким образом, что кто-то всегда должен взять на себя эту ответственность, кто-то должен быть впереди, кто-то должен быть первым. И лучше, чтоб этот человек перед принятием решения сомневался в своей правоте, взвешивая всё на весах совести. И обсуждал его с другими, разделяя ответственность. Это и есть, по Голдингу, демократия.

Я этот роман читал в 12, по-моему, лет в старых журналах «Вокруг Света» за 1968 год. Меня он потряс.

11 октября, воскресенье

Снова посетили с Пашей Камден-таун. Просто встали на улице и час, наверное, снимали лица из толпы — все эти тату, дреды, бантики, шляпки, хайры всех цветов, пирсинг. Магазин «Cyberdog» здесь, на Камдене, торгует кислотной одеждой под кислотную же музыку. Продавцы одеты как инопланетяне, их одежды светятся в неоновом свете, на голове — невообразимые причёски трёх–четырёх цветов, сапоги на светящихся платформах. Фотографировать в магазине запрещено — Паша говорит, чтоб не своровали идею. Идея, конечно, классная, но где в Екатеринбурге столько инопланетян найти? И покупатели же тоже должны быть немножко больными на голову, иначе зачем это всё? Это ж целая субкультура, которая должна выращиваться годами в обстановке терпимости и толерантности.

12 октября, понедельник

Ездил обедать в тайский буфет в South Kensington (это когда ешь до отвала за 5 паундов — рублей 260 по-нашему). На выходе из метро вдоль эскалатора по всей длине — реклама журнала «СНОБ» на русском языке. Для местных и всех остальных русских — говорят, их в этом районе много. Прикол в том, что кроме русских никто эту рекламу не понимает. Да и я, к примеру, тоже понимаю её плохо. Она явно сделана не для увеличения тиража, не для продвижения журнала «СНОБ» на британском рынке. Скорее всего, тут московские понты — забабахать рекламу, явно дорогую, да ещё во время кризиса — чисто поржать над местными по приколу. Хоть так их задеть — пусть голову поломают в очередной раз над поведением «этих странных русских». Или показать, что Кенсингтон — уже «наш» район.

Вместе со мной проживают:
— Майкл, чёртов молодой ирландец (не знаю, почему их так всё время называют)
— Делек, молодая, лет 30, женщина из Турции. Ярая националистка, считает местных турков отбросами, потому что они с Кипра. Да и вообще, по большому счёту, кто не турок… В общем, тому не повезло.
— Юта, японский парнишка. Приехал по программе Work&Study, то есть учится и работает парикмахером-стилистом. А не просто так.
— Дэйвид, местный работяга лет 45. Работает установщиком кондиционеров.
— Патрик — единственный чёрненький в доме. Высокий и необщительный. Работает в рекламе.
— Ну, и я.

Я это к чему всё. Зацепились мы языками с Майклом по поводу путешествий. Кто где был и т.п. Он и заявляет, что был дважды на Кипре, но смотреть там нечего. Как это, говорю, нечего?! Там микенская, по-моему, цивилизация была, там Тесей правил (хоть и мифический герой, но всё же), там лабиринт Минотавра должен быть или его развалины! Майкл рот сначала открыл, потом говорит: «У нас, когда выбор был, я географию выбрал. А история мне показалась неинтересной. А ты так рассказываешь!» Тут уж я офигел: «Какой выбор!? Пахать надо в детстве! Учиться, на!.. Ты должен овладевать знаниями, как нам Ленин (или вам — Черчилль) завещал!» И попытался я его по географии «погонять». Полный ноль. В Японии знает Токио, в Германии — Берлин, во Франции — Париж. И это всё. Ладно…

На следующий день пишу на доске, уже в классе на занятиях, родную формулу: С2Н5ОН. Спрашиваю нашу группу (все после универа или колледжа, на худой конец): «Что это?» Не знает никто. Японка Саюри, закончившая универ в Японии, не знает, кто такой Альберт Эйнштейн (при этом я ей и имя его на доске написал и слово «относительность» в словаре нашёл). Правда, она призналась, что не любит историю, и её оценка по истории — твёрдая «двойка». У них пятибалльная система оценок, задуманная, как в России, но реально действующая, в отличие от наших «показателей успеваемости». Блин, ну на физике-то должны были его упомянуть, хоть разочек? Нет — говорит, я физику так глубоко не изучала. При этом все люди, бывшие под гнётом Советского Союза (и советского же образования) про Эйнштейна знают и пару–тройку формул написать могут. И про историю разных стран что-то слышали.

А то здесь, в Англии, для учительницы Дженифер было сюрпризом, что Оливер Кромвель был ребёнком во время «порохового» заговора 1604 года. А к власти пришёл лет на сорок попозже. «Я, — говорит, — историю Австралии знаю. А история Англии — это не ко мне». Это как у нас бы житель Казахстана не слышал о Ледовом побоище. Я ведь это опять к чему. Здесь никто не приобретает знаний «просто так», на всякий случай. Только то, что нужно для выбранной профессии. При нашем широком кругозоре большинство Нобелевских лауреатов — из США. Конечно, они скупили мозги по всему миру, в том числе и у нас, но в узкой специализации нам до них далеко. А русские транснациональные компании скупают пачками футболистов и хоккеистов, хотя наше будущее определяется в первую очередь учёными. Русские же учёные нужны только на Западе, а не на Родине. К сожалению.

И ещё. Дэйвид, тихий английский алкоголик и работяга-неудачник, просто преобразился, когда речь зашла о правах человека. Грудь его выгнулась, плечи расправились, глаз заблестел… Он вздымал указательный палец в облупленный потолок кухни и не говорил — вещал. И всё бы было хорошо. И я в принципе с ним был согласен. Да, с правами человека в Британии дела обстоят на порядок лучше, нежели в России, но то обстоятельство, что Дэйвид не знал, что такое таблица Менделеева (я случайно об этом узнал, когда смеялся над их уровнем преподавания химии. Ему, видите ли, в работе это не понадобится), мне сильно мешало. Я не настолько толерантен и терпим к невежеству, пусть даже и британскому, чтоб какой-то дебил посмел меня учить! Хотя бы и правам человека! Таблицу умножения сначала повтори, на!..

14 октября, среда

Когда я ездил в США в 2004 году, у нас в группе был мужчина из Таганрога. Придавленный объёмом впечатлений, он через полмесяца каждую фразу (конечно, с южным фриккативным «г») начинал одинаково: «А вот у нас в Таганроге». Так вот, хочется продолжить традицию. Я не хочу сказать, какие они англичане дураки, потому что у них все не так, как у нас, — не могут быть дураками люди, основавшие огромную империю и включившие весь мир в парадигму своей культуры. В каждом их странном обычае или принципах, на которых основано общество, просматривается многовековая традиция, и это нельзя не уважать. Они так же, как и мы, критикуют свою родину, но только в разговорах между собой. Иностранцу смеяться над Британией не дозволено. Точно так же и у нас — мы болезненно реагируем на их замечания в наш адрес. Все по формуле Пушкина.

И за что я англичан бесконечно уважаю, так это именно за то, что они учат весь мир игре по правилам. Учат всех тому, что справедливо, а что нет. И когда англичанин ощущает, что справедливость нарушена, тут он и превращается в знаменитого британского льва.

У нас в России… Хотел написать много, но лучше вкратце сказать: у нас в России все не так, как в Англии. И знаменитое скупердяйство англичан, например, — это не скупердяйство в чистом виде, а просто щепетильное отношение к денежным вопросам. Денежные вопросы считаются в Англии просто неприличными. Например, попросить кого-нибудь заплатит за тебя в ресторане, этот столь же ужасно, как если бы ты начал вдруг с незнакомым человеком обсуждать сексуальную жизнь своих родителей.
В общем, всё у них не так…

15 октября, четверг

Сегодня вдруг догадался, почему в Англии много рок-групп. В том смысле, что многие супергруппы начинали здесь. Конечно, во многом оттого, что на английском говорит весь мир, и, если ты придумываешь складную песенку, тебе подпевают на всех континентах. Но есть ещё одна причина. Это — сублимация. Английскому пареньку не светит полюбить настоящую женщину — ну не считать же таковыми англичанок! И ему некуда излить свою страсть — жизни, любви, свободы… Никто не будет с открытым ртом слушать его на кухне, никто не будет гладить его по голове, ибо «так не принято», скорее всего, никто не будет рыдать от неразделенной любви к нему. Вокруг такого паренька холод и отчуждение. И вот он встает перед микрофоном, чтобы крикнуть в этот факинговый мир о своей жажде неразделенной любви.
Иногда проканывает…

17 октября суббота

Последние часы в Лондоне. С утра прибежала владелица нашего дома Мери — одинокая полубезумная женщина примерно 60 лет с постоянно сальными спутанными волосами (правда, я ее видел два раза — по приезду и при отъезде, но оба раза она так и выглядела). Мери дала мне свой прямой телефон, сказала, что если будет еще оказия какая в Лондоне, обращаться прямиком к ней, без посредников комната сдается дешевле. Она — классический сегодня тип английских домохозяек, владеющих домами стоимостью от трехсот тысяч фунтов и выше, с которых они получают доход. При этом и дом, и оборудование в нем, как правило, старое, выкрашено масляной краской — классический английский совок, говоря по-нашему.

Я навсегда сохраню в своем сердце мощь и величие Трафальгара и Вестминстера, Стоунхендж, Тауэр, Биг Бен, Эдинбург и — облупленный потолок кухни, раковины с двумя кранами, двухэтажные автобусы, лондонское метро…