Кардиолог скорой помощи: "У пациентки было 8 клинических смертей, но все-таки мы победили"

Мы продолжаем публиковать интервью с медиками Екатеринбурга, которые признаны "профи" и своими коллегами, и благодарными пациентами. Первым нашим собеседником стал детский травматолог Араик Петросян, заведующий первым травматологическим отделением 9-й детской больницы.

Наш сегодняшний герой – врач кардиолог высшей категории отделения анестезиологии и реанимации № 1 "Станции скорой медицинской помощи" Екатеринбурга Евгений Аникин. Мы приехали к нему на центральную подстанцию скорой помощи рано утром, как раз в тот момент, когда он должен был передать очередную суточную смену. Но пришлось подождать – потому что смена у доктора закончилась на полтора часа позже, чем планировалось.

– Евгений Викторович, что случилось, почему задержались на вызове?

– В самом конце смены нас отправили на Уктус к 40-летнему мужчине с кардиогенным шоком. Из-за тромбоза глубоких вен голени у него произошла тромбоэмболия лёгочной артерии. После нашей интенсивной терапии стабилизировалось состояние, давление мы ему подняли до 100/60, и в стабильном тяжёлом состоянии он был госпитализирован в реанимацию ЦГБ № 20. Сейчас в стационаре сделают КТ, будут лечить. Надеюсь, что у него все будет хорошо.

– 40 лет – это ещё достаточно молодой возраст, чтобы попасть в реанимацию из-за проблем с сердцем и сосудами. Много у вас бывает таких пациентов или вызывают в основном бабушки?

– За последние несколько лет очень "помолодели" инфаркты миокарда. Мы это видим, а наши пациенты пока в это ещё не совсем верят. Молодые 30–40-летние парни теряются, когда им говоришь – "у вас инфаркт". Очень часто начинают говорить, что, мол, всё, жизнь закончилась, руки опустились. А бабушки тоже, бывает, восклицают: "Да зачем я вызвала скорую помощь, мне уже умирать пора!" Поэтому приходится быть немного и психотерапевтом, а не только кардиологом.

– А с чем связано такое "омоложение" инфарктов?

– Здесь не одна причина. Во-первых, мы сейчас "пожинаем" то, что было в нашем обществе 10–15 лет назад. Кто в то время занимался спортом из тех, кому сейчас по 30 или 40 лет? Тогда было увлечение компьютерами, фастфудом. Это сейчас в обществе что-то стало меняться, но уже выросло целое поколение, которое привыкло мало двигаться и неправильно питаться.

А это ведь не только инфаркты миокарда – у нас был вызов к 12-летнему мальчику, который после нескольких часов игр за компьютером попал в больницу с тромбогенным ишемическим инсультом головного мозга.

На этом дежурстве мы увезли в больницу прямо с рабочего места 42-летнюю женщину. У неё обычная офисная работа, и вдруг, с её слов, она "перестала понимать, что нужно сказать". К сожалению, это оказался ишемический инсульт, и хорошо, что ей вызвали скорую помощь вовремя.

Ещё одна причина инфарктов у молодых – это инфаркты у наркоманов, на фоне воспалительных изменений в сосудах. Их тоже немало.

И на этом фоне мне очень приятно сейчас смотреть на пожилых людей на улицах – сколько сейчас пенсионеров занимаются скандинавской ходьбой. Я считаю, что это современный отголосок того, старого воспитания. Может быть, со временем и молодежь будет более внимательна к себе.

– А с какими пациентами сложнее работать?

– Вы знаете, сложнее всего на вызове бывает работать не с пациентами, а с их родственниками. Сколько у нас было случаев, когда пациент совершенно адекватен, у нас с ним идеальное взаимопонимание, мы его обезболили, успокоили. Но тут вступают родственники – или у них так трансформируется волнение, или ещё что-то… бывают и претензии, и просто негативные эмоции.

Но если говорить о медицинской составляющей, то нам нет разницы, к кому мы едем. Хотя вызовы у нас бывают очень разные, несмотря на то, что мы – серьёзная бригада (смеётся).

– Насколько разные?

– Если в диспетчерскую поступает вызов высокой реанимационной сложности, например на ДТП, а вблизи от места происшествия других бригад нет, то едем мы. С другой стороны, иногда мы можем попасть и на вызов просто для констатации смерти – причём здесь нет никакой вины нашей диспетчерской. Например, недавно был такой вызов к 70-летнему мужчине. До нас к нему приезжала скорая, он жаловался на слабость и рвоту с кровью, но от госпитализации отказался. После отъезда бригады, как нам рассказали родственники, принимал алкоголь, лёг спать. Когда нас вызвали, было уже поздно – мы приехали к трупному окоченению, то есть смерть наступила задолго до вызова. В связи с этим хочется обратить внимание наших пациентов на то, что если им скорая предлагает госпитализацию, то лучше от неё не отказываться.

К больным хроническим алкоголизмом вызывают скорую помощь очень часто, и они, как правило, отказываются ехать в больницу, даже если повод серьёзный. Мы как-то лечили такого пациента на дому – по поводу инфаркта. От стационара он отказался, лекарства не принимал, и мы к нему ездили на вызовы буквально по часам – когда его надо было обезболить. Он, можно сказать, "жил на скорой помощи".

– Чем отличаются вызовы к более благополучным с социальной точки зрения пациентам?

– Ничем. Разве что люди более внимательно относятся к своему здоровью, хотя тоже бывают разные случаи. Этой зимой мы увозили 42-летнего мужчину с тяжелой вирусной пневмонией. Вызов был передан нам, потому что основная жалоба у него была на боль в грудной клетке. Хорошо, что мы успели – когда приехали, у него был инфекционно-токсический шок и острая дыхательная недостаточность. Пациента мы перевели на ИВЛ и в крайне тяжелом состоянии госпитализировали.

– А есть вызовы, которые запоминаются надолго?

– Конечно, есть. Например, у нас был вызов к 56-летней женщине – кстати, здесь, рядом совсем от подстанции. Приехали – у неё дома дети, внуки, полный дом людей. Она с утра жаловалась на интенсивную боль в грудной клетке, причиной которой был инфаркт. Мы доехали очень быстро – минут за 5 или 6, но уже к клинической смерти и фибрилляции желудочков. ЭДС (электрическую дефибрилляцию сердца. – Прим. ред.) мы делали ей 8 раз – у неё было 8 клинических смертей, но мы всё-таки победили. Потом этой женщине сделали стентирование коронарных артерий, она съездила на реабилитацию в санаторий "Руш", созванивалась с нами по приезду.

– Евгений Викторович, учитывая ваш достаточно узкий профиль работы на скорой, наверное, приходилось выезжать и к пациентам, сложным не только с медицинской точки зрения? А, например, к известным людям – они же тоже болеют, как и все.

– Такое в нашей работе тоже случается, но здесь в первую очередь всё-таки смотришь на пациента как на пациента. Хотя бывают разные истории. Как-то мы ездили на вызов к Вячеславу Малежику, который объявил нам, что перед осмотром он сначала споет нам пару своих песен.

Но бывают и другие вызовы, да и не всегда можно назвать имена наших пациентов. Но если не называть имен, то о некоторых рассказать, наверное, можно. Несколько лет назад во время гастролей в нашем городе очень известной иностранной певицы у неё уже после концерта в гостинице поднялось давление, она упала, повредила себе руку – по-видимому, на фоне произошедшей в это время транзиторной ишемической атаки. К нам на скорую поступил вызов, мы выехали в гостиницу. А там начинались сложности – общаться с ней можно было только через переводчика. Певица говорила с ним на своем родном языке, нам это переводили на английский, которым я, к счастью, владею. И все действия при этом по телефону согласуются с генеральным директором певицы.

В результате нам поставили условие, что зайти к ней могут только 4 человека. Из этих четырёх человек, среди которых, кроме меня, были ещё реаниматологи и травматолог, сама певица "согласует" только кардиолога – то есть меня. И мне удается её осмотреть только через 2,5 часа после приезда в гостиницу. Сама певица лежит на краю кровати травмированной рукой в нашу сторону – так, что для того, чтобы измерить ей давление, мне пришлось залезть на эту огромную кровать с другой стороны. И тут мне не хватает объема манжеты для руки певицы… Затем с её генеральным директором мы согласуем каждое назначение, они отказываются от наших препаратов и принимают свои – причём точно такие же. В итоге с этого вызова мы освободились только через 7 с половиной часов.

Когда нас на него направляли – нам говорили: "Поедете вы, потому что вы лучшая бригада". Когда вернулись, старший врач сказала, чтобы мы ложились спать и до конца смены нас уже трогать не будут. Там было ещё очень много проблем с транспортировкой пациентки в больницу. Но меня всё это время беспокоило только одно – что пока идут все эти согласования, пока ей выбирают врача и лекарство, она фактически остаётся без помощи. А давление там было выше 200, и я просто не мог себе позволить, чтобы с этим известнейшим человеком что-то случилось, когда мы тут все рядом. Поэтому пришлось и выполнять их условия, и в чём-то договариваться.

– Вас потом поблагодарили?

– Да нам не нужно никаких благодарностей! Главное, чтобы больные наши были живы и чтобы нам платили более-менее нормальную зарплату. С 1 марта 2016-го у нас многое изменилось – новую зарплату мы ещё не получили, но сам факт, что врачей специализированных бригад на "скорой" приравняли по окладам к линейным бригадам у нас вызывает, честно говоря, непонимание. Наше руководство за нас буквально билось, но решение областного Минздрава пока осталось таким.

Но и при всём этом я горжусь, что работаю на скорой помощи, особенно – тем, что это екатеринбургская скорая помощь, и наше начальство всегда за нас. Хотя ему и не все удается отстоять. Посмотрите, какие у нас машины, какое оборудование, какая форма, какие подстанции! Я бываю во многих городах России – так там мне иногда просто не верят. Там многие до сих пор ездят на вызовы на УАЗиках. Есть крупные города, где один реанимационный Fiat на весь город, а зарплата у сотрудников в два раза меньше, чем у нас.

Да, сегодня мы за сутки заезжали на подстанцию между вызовами на 5–6 минут, да и то, по-моему, не после каждого. Но я на "скорой" уже 22 года, и никуда с неё не уйду ни при каких переменах.