«Я завидовала вдовам, которые не любили своих мужей»: интервью с женой умершего хирурга Мансурова

Год назад медицинское сообщество региона и многих свердловчан потрясла новость о смерти хирурга Юрия Мансурова из Екатеринбурга. Юрий Владимирович заведовал большим хирургическим отделением Свердловской областной больницы и часто оперировал пациентов, от которых уже все отказались. Он отвоевывал у смерти тех, кто одной ногой был уже на том свете, в спасение которых уже никто не верил. В июне 2020-го в областной больнице случилась вспышка коронавируса. Юрий Владимирович заразился от пациентов и через месяц умер.

За хирурга боролись лучшие медицинские умы, но судьба не сжалилась. 24 июня Юрий Мансуров скончался, причина смерти — COVID-19. У известного хирурга остались пожилые родители, взрослый сын Константин, полугодовалая дочь Алиса и жена Юлия. Мы поговорили с Юлией о том, как складывалась их жизнь до трагедии, как ее муж заболел и как они с дочерью пережили этот год.

— Когда Юрий Владимирович заболел, вы скрывали эту информацию?

— Информация о том, что Юрий Владимирович заболел, была открыта для медицинского сообщества, безусловно. Но в остальном мы не афишировали. От родственников так и вовсе скрывали. Муж, как настоящий мужчина, болеть не любил. Он бы не хотел, чтобы его потом жалели, спрашивали, как было тяжело. Я это очень хорошо понимала. К сожалению, родители Юры и мои родители узнали в момент, когда я позвонила 24 июня и сказала, что Юра погиб. Это был, конечно, шок. Но мы все, кто был в курсе, были уверены, что это не закончится именно так.

Медики знали. Подавляющее большинство из них наши друзья. Спасали всем миром, всей страной. Да и не только страной, помогали люди с опытом из Бергамо, из Германии, из Америки. Использовалось всё, что тогда знали мир и русскоязычное медсообщество о ковиде. Вот только информации было ничтожно мало.

— Как вы поняли, что муж заболел?

— Начнем с того, что муж в прошлом году запретил нам с дочерью выходить из дома с марта. А он возвращался домой с работы, в коридоре снимал всю одежду, шел в душ, одежду кидал в стирку, сам мылся, и только потом выходил к нам. Мы не знали, с чем столкнулись, но все понимали, насколько это опасно. Он был на выходных, когда начали поступать сообщения о том, что в его отделении заболели врачи. На следующий день он ушел на работу, и мы договорились, что вечером он домой не возвращается, потому что уходит на самоизоляцию в другую квартиру. Это было 26 мая, последний день, когда я его видела.

— Заболел он 1 июня, 7 дней чувствовал себя довольно неплохо, болел, но не более того. Я каждые два часа спрашивала, как он, волновалась. Я всё еще не могу открывать нашу с ним переписку. Но точно помню практически всё, и там есть такие слова: «Да нет, Юлечка, уже понятно, что на кислород я не попаду, просто очень надоело болеть».

На следующее утро он попадает на кислород, потому что сатурация начинает падать. Через несколько дней — ИВЛ. Понимаю ли я, что что-то было сделано не так? Да. Наверное, было что-то сделано не так. Потому что, повторюсь, на тот момент не было информации.

Мне очень смешно читать про мировой заговор, про фармацевтические интриги, что всё это создано для того, чтобы проколоть побольше вакцин. Нет, ребята, это обычная пандемия, сто лет назад была испанка, сейчас коронавирус, через сто лет будет что-то еще. Так работает мир. Вы решили, что за ваши 30–50–70 лет жизни всё про него знаете? Забавно.

— Как лечили Юрия Владимировича, как пытались спасти?

— Я знаю, что существовал чат по спасению Юрия Владимировича. Я в нем не участвовала. Потому что у меня нет медицинского образования, я не могла быть ничем полезной, я могла только читать, расстраиваться и пугаться. И я на тот момент была кормящей матерью, я несла и несу ответственность за своего ребенка. Звонили мне каждый день, держали в курсе, давая информацию, которая была доступна моему пониманию.

— Муж заразился от пациентов, это доказано?

— Да. У меня есть документ, в котором сделан доказательный вывод о том, что заразили его пациенты. Это правда доказывается. Он остался практически один переводить свое вспыхнувшее отделение в ковидарии. Первая областная больница никогда не работала на ковид, он не имел права больше лечить пациентов с короной, это абсолютно правильно. Была отлаженная система, она и сейчас существует, когда в нековидных организациях выявляют ковидных больных, их переводят. Разве что сейчас их отсеивают на пороге приемного покоя, уже есть такие протоколы.

Я блокирую всех ковид-диссидентов в соцсетях, мне неприятно это читать. Год назад на страничке в фейсбуке мне писали: «Как вам не стыдно придумывать историю про несуществующего хирурга, не жгут ли вам руки грязные деньги, которые платят за эти истории?» Читала, улыбалась, блокировала. С такими людьми невозможно разговаривать.

И да. Все наши друзья и семьи привиты. Все абсолютно. И кто переболел, и кто не переболел. Наш с мужем друг, главврач крупной больницы, говорит: «Вакцина — кот в мешке? Возможно. А ИВЛ — нет!»

— Какие мысли были в тот страшный день, когда вы узнали, что мужа нет?

— Одна из первых моих мыслей была довольно кощунственная. Я завидовала вдовам, которые не любили своих мужей. Мне казалось, что им в моей ситуации гораздо легче. Они могли хотя бы дышать. Я не могла. Задыхалась физически. Не понимала, как жить следующую минуту. А надо было жить ее. И следующую. И час. И неделю.

Ну как параолимпийцы, например, они же не всегда с врожденной инвалидностью, иногда это приобретенное. А они находят в себе силы жить полноценной жизнью, заниматься спортом, жениться, рожать детей, делать карьеру. При этом у них по-прежнему нет ноги, нет руки. У меня нет половины сердца. Но оказалось, что с этим возможно жить.

— Год назад нам пришли сотни сообщений о том, что ваш муж спас, вытащил с того света, подарил годы жизни.

— Сообщения от пациентов мне идут до сих пор. Почти каждое — такого содержания: «Юлия, мы с вами не знакомы, но ваш муж спас жизнь мне / моему мужу / ребенку». Это очень приятно читать, и мне тепло сознавать, что огромное количество людей, которым, давайте будем называть это громкими словами, судьбой было предписано погибнуть, не погибли благодаря Юрию Владимировичу. Мужа уже нет, а они продолжают жить. И мне от этого очень тепло. Это прекрасно.

— Кого лечил Юрий Владимирович, какие люди были его пациентами?

— Самые разные. Я не буду называть фамилии живущих, но например, из ушедших — Монтсеррат Кабалье. Он не был ее доктором, конечно. Но когда с ней кое-что произошло на гастролях, ее доверили осматривать Мансурову. Я тогда с придыханием дома спрашивала: «Юрка, как Она?» Он отвечал: бабушка и бабушка. Он не делал никогда различий между знаменитостями и пожилым человеком из Тавды или Красноуфимска.

Хотя были пациентами известные люди с громкими фамилиями. В Екатеринбурге, Москве, Питере, в шоу-бизнесе, в политике, в самых разных сферах. Он был уникальный хирург, на вечере памяти, 19 июня, мы говорили об этом с его друзьями. Сколько таких хирургов в России? Может, 10, может, 5.

Ведь очень мало иметь талант, надо иметь мозги, отсутствие страха, надо иметь сердце. Он не только оперировал, муж выхаживал пациентов, беспокоился. Когда уходили его пациенты, их родные писали: «Юрий Владимирович, спасибо вам за 10 лет, что прожил мой муж». А когда-то за год или два, это много.

— Коллеги и пациенты рассказывали, что ваш муж успевал всё: ходить в походы, организовывать бард-фестивали. Каким Юрий Владимирович был в жизни?

— Он родился выдающимся хирургом, всё, что от него требовалось, — это понять и воплотить, что он и сделал. Муж очень добрый, отзывчивый, талантливый. Это обычный рядовой гений нашей современности. Юра был талантлив невероятно и в других сферах. Например, он выиграл в свое время конкурс на 4 канале, когда искали ведущего.

Алена Вугельман тогда была директором канала, она объявила конкурс. Мы еще не были с ней близко знакомы, только позже она стала нашей подругой. А после смерти Юры — крестной нашей дочери. Муж выиграл конкурс, он доказал, что готовит лучше всех, и... отказался вести программу. Сказал: «Я не повар и не ведущий, я хирург и буду продолжать оперировать, а программа будет отнимать время».

— Он замечательно инструктировал походы и сплавы. Муж попадал в жуткие ситуации, где мог погибнуть. Выбирался из них. То есть это были походы довольно серьезной степени сложности. Он великолепно фотографировал, но никогда специально на это не учился, что-то читал, общался с такими же любителями, как он. В первой областной больнице долгое время висели его фотографии, и до сих пор, наверное, висят.

В 90-е Юра играл в КВН, я смотрела ролики, это и сейчас смотрится очень смешно и актуально, это хороший уровень. Муж вместе со своим другом организовал фестиваль «Бард Синдром». Мы собирали залы по 200–300 человек, сколько вмещал актовый зал первой областной больницы. Иногда ставили стулья в проходах. Сейчас все очень скучают по этим мероприятиям. Есть идея сделать «Бард Синдром» памяти Юрия Владимировича. Пока это неосуществимо, потому что ковидная ситуация не позволит это сделать в ближайшее время.

— С чего началась ваша с Юрием Владимировичем история любви?

— Познакомились мы довольно забавно — в единственной тогда существовавшей социальной сети, в «Одноклассниках», как ни позорно в этом признаваться. Других тогда вроде не существовало, это было в 2008 году. Юрий Владимирович наставил мне каких-то безумных пятерок с плюсом, а это была платная услуга. Я посмотрела общих друзей и поняла, что мы, должно быть, знакомы. Потом выяснилось, что действительно друг о друге часто слышали, мы варились в одной компании.

Когда мы потом начали смотреть фотографии друг друга до нашего знакомства, находили кадры с одних мероприятий. То есть фотографируется Юрий Владимирович, а на заднем плане стою я. Незнакомая ему я.

— Если бы это произошло раньше, мы не продвинулись бы в общении, наверное. Когда познакомились, он меня немедленно начал лечить от чего-то незначительного. Я уже потом поняла, что Юрий Владимирович не занимался такими проблемами, как у меня. Видимо, я ему нравилась. Развивалось всё очень быстро, где-то через несколько месяцев он меня уведомил, что имеет намерение на мне жениться, но для этого я должна развестись.

Это на самом деле была довольно стремительная история. Мы заехали по тогдашним домам, взяли самые необходимые вещи, паспорта и два бокала под коньяк. Коньяк у него был. Всё, больше мы ничего не забирали, и начали жизнь с этим багажом. Потом завели двух придурковатых котов. Позже как-то всё обросло вещами и другими бытовыми удобствами.

— Что поменялось в вашей жизни с приходом Юрия Владимировича?

— Я сама кардинально поменялась. Он сформировал меня как личность. Мне было 24, когда мы начали встречаться, я, наверное, даже не была женщиной в том смысле слова, который я сейчас вкладываю. До встречи с Юрой я очень много делала сама, брала ответственность там, где не надо, в абсолютно мужских сферах. Я не умела передавать мужчине бразды правления своей жизнью, не умела доверять. Справедливости ради стоит сказать, что у меня такого мужчины и не было до Юрия Владимировича, которому бы я могла полностью доверить свою жизнь. Мужу могла.

Мои подчиненные, наверное, очень бы удивились, если бы узнали, что я никогда не обсуждала решения супруга, а подчинялась дома полностью. Я довольно серьезный руководитель с большим опытом, но дома я была другим человеком. Спорить с мужем было для меня невозможно.

Но однажды в жизни такое всё же было, в самом начале, мы еще даже не были женаты. Мы ждали гостей, лепили пельмени и поссорились. Причина? Я считаю гениальной писательницей Татьяну Толстую, а он — нет. Гости любят вспоминать, как я распахнула дверь и вместо приветствия выкрикнула: «Да он ее даже не всю читал!»

И больше никогда. Зачем я буду с ним спорить? Он меня умнее, он меня добрее, он меня лучше, он точно знает как надо. Конечно, он ошибался иногда. А что, я бы не ошибалась, что ли?

Главной отличительной чертой нашего брака было то, что мы бесконечно разговаривали. Всегда, везде. Уже успели на этой кухне, на предыдущей. Мы разговаривали просто обо всем, о его работе, о моей. Я считаю, что за 12 лет я получила какое-никакое медицинское образование. Если сначала я не понимала даже смысла слов, которые он произносит, со временем узнала, что такое резекция пищевода и вот это вот всё.

Юрий Владимирович был на удивление очень «вменяемым» хирургом. Знаете, у хирургов очень часто бывает: отрезать и забыть. Оперировать немедленно, не дожидаясь перитонита. Когда больница ко мне год назад обратилась с просьбой вынести в корпоративный календарь какую-либо цитату Юрия Владимировича, я, не сомневаясь, произнесла, что его главной цитатой, его кредо было: «Операция — это выбор между плохим и очень плохим». Если есть возможность обойтись без операции, надо обойтись без операции. Не навреди.

Все те, кто его знает с профессиональной стороны, знают прекрасно его задумчивое выражение лица, когда он сидел над документами молча, смотрел все медицинские выписки, которые приносил пациент. Курил. Он долго мог сидеть. Его в этот момент трогать было нельзя. Потом он говорил одно слово: «Попробуем». И очень часто это касалось пациентов, от которых отказались все, которых отправили домой умирать.

— Юрий Владимирович постоянно учился и повышал квалификацию?

— Да, конечно, но в последние годы он уже больше учил. Как он учился? Ну, например, он брал меня на конференцию в Техас, там познакомился с технологией: сепарационной пластикой по методике Новицкого. Дело в том, что все эксперты потом признали, что эту технологию он усовершенствовал. Он ее посмотрел и начал делать лучше, по-другому, чем ее показали в Америке.

— Ваш муж брался за самые сложные случаи и часто видел смерть. Он не стал циником?

— Да вы что, я уверяю вас, что среди медиков нет циников. Муж был романтиком, ранимым и добрым, настоящие медики все такие. Но им нужна внешняя броня, и они искусственно себе ее наращивают, они молодцы и должны это делать, иначе у них просто разорвется сердце. Хирург умирает с каждым своим пациентом, который ушел. С каждым! Я по тому, как муж открывал дверь ключом, знала, что произошло. Он приходил в определенном настроении, когда уходил его пациент.

Я знала, как себя вести в этот момент, когда он хочет поговорить, когда он не хочет. Хотя он никогда не говорил ни слова. Не нес мне эту боль.

— Юрий Владимирович заведовал хирургическим отделением, у него было много операций. Вы успевали проводить время вместе?

— Мы успевали всё, а ребенком занимались только вдвоем. Я не умела купать Алису до того, как он ушел на самоизоляцию. Он приходил с работы, ужинал, — всё, это был его ребенок, я отдыхала. Знаете, за эти годы он смотрел на меня самыми разными глазами. Я всегда читала в них любовь и восхищение.

— Он брал ее на руки, они ходили и пожирали друг друга одинаковыми своими глазами. Он ей что-то рассказывал, слушал ее. Он ее обожал и обожает. Я уверена, что он всегда с ней рядом. У этой девочки сейчас совершенно потрясающая защита. Это что-то мистическое, я уверена, он каждую секунду сейчас с ней.

Это очень его ребенок, я вижу в ней моменты, которых она не может помнить, не может знать, но она мимикой, характером, действием делает ровно то, что делал ее отец.

Уже будучи на самоизоляции, муж заказал ей ювелирные украшения — серебряных лисят в ушки и брошку, они лежат у нас и ждут, пока она вырастет. Последний подарок.

Я счастлива, что есть наша дочь, я каждый день говорю мужу спасибо за нее. Я счастлива, что есть наши друзья. Конечно, никогда в жизни я бы не хотела получить такое подтверждение их верности и любви к нам, но они смогли меня удивить. Столько поддержки, столько подставленных плеч. Они меня не оставляют.

«По моим ощущениям, прошло лет 10»

— Вы устраивали вечер памяти. Расскажите, пожалуйста, как он прошел?

— На вечере было 75 человек, это наши самые близкие друзья, не только медики. Мне, к сожалению, приходилось отказывать людям, которые хотели попасть на этот вечер. Потому что если бы я этого не делала, было бы человек 500–600. И еще. Пришли только те, кто поставил прививки, муж бы одобрил эту ответственность и осознанность. Я абсолютно уверена, что 19 июня Юра был с нами. Мы все точно были с ним.

У нас всегда был очень гостеприимный дом. Мы эту квартиру подбирали с учетом, что в гостиной могут разместиться 30 человек. У нас дома всегда какие-то безумные вечеринки, мы играли на гитаре, смеялись, вспоминали какие-то случаи. Создавали новые, про которые мы сейчас вспоминали на вечере памяти.

На этом вечере я очень часто слышала фразу: «Вот уже и год прошел». Ох, мои хорошие. Это у вас уже год прошел, я могу вам рассказать каждый день этого года. По моим ощущениям, прошло лет 10. Каждый день этого времени невыносим. Если бы года два назад меня окунули внезапно в мое сегодняшнее состояние, я бы корчилась от боли. Сейчас я могу улыбаться, заниматься дочерью, играть с ней, общаться с друзьями. Легче не становится, ты просто привыкаешь, что сейчас так, и выбора нет.

— Веселый вечер памяти с песнями — это желание мужа или то, как вы это чувствуете?

— Я уже упомянула о том, что мы постоянно разговаривали. Мы затрагивали в том числе и тему смерти, как бы мы хотели уйти из жизни. Муж говорил, что он не хотел бы никаких рыданий и скорбных процессий. Он хотел бы, чтобы его вспоминали, чтобы смеялись и улыбались. Когда я говорила вступительное слово на встрече, я сказала, что это не скорбное мероприятие, это не поминки, это именно день памяти. Спасибо большое нашим друзьям, которые помогали мне организовать встречу. Они поддержали это, они тоже со своей стороны это проговорили, и мы плакали, смеялись, вспоминали, улыбались, рассказывали истории. Это было очень правильно, и я точно знаю, что мужу понравилось. Я делала это ради него, ему это нужно. Я это точно знаю.

— Вы планируете встречаться с коллегами и друзьями каждый год в день памяти?

— Конечно, мы будем встречаться, мы все с уходом Юры не перестали быть друзьями, не перестали быть близкими людьми. Так случилось, что все его друзья стали моими друзьями, а все мои — его друзьями. У нас не было понятия «это подруга моей жены, это друг моего мужа». У нас такого не было. Это наши друзья. Будем ли мы делать еще столь масштабные мероприятия? Мы попробуем, но сейчас нам всем нужно выжить, вакцинироваться и выжить. Мы нашей медицинской тусовкой коллективный иммунитет в городе не создадим. Так что я очень прошу нас всех поддержать.

— Вы уезжали жить в Питер, но всё же вернулись. Почему?

— Когда супруга не стало, я была совершенно понятно невменяемая. Мои подруги разделяли дежурства со мной.

Потом самая близкая подруга просто увезла меня из нашей квартиры к себе на дачу месяца на полтора. Затем я вернулась, поняла, что не могу здесь находиться, и мы с дочерью уехали в Питер. Там живут мои брат и сестра с семьями, мои родители живут на два города, и мы прожили там с Алисой до зимы. В Питере я перенесла ковид, и довольно тяжело.

— Как вы переносили COVID-19?

— Две недели температура была под 40, меня госпитализировали. Была в беспамятстве, бредила, это очень тяжело физически и морально. Я бы не хотела углубляться в рассказ, но были моменты, когда я выбирала — дышать или в туалет идти. Потому что одновременно — нет сил. Почему в туалет? Потому что больше ты никуда не встаешь. Туда надо, а в остальные места не надо. Есть не надо, спать не надо. В этот период ночами я спала меньше часа, когда-то и по 10–15 минут.

Лежишь, рассматриваешь лепнину из «Леруа Мерлен» в Боткинской больнице. Так себе занятие. Я не могла повесить на свою семью ответственность за себя, больную. Нужно было вернуться домой, в свою жизнь и с болью ее начинать. Не могу сказать, что я вернулась насовсем.

— Прошло уже больше года. В Екатеринбурге стало немного легче?

— Нет. При любой возможности я отсюда уезжаю. Когда возвращаюсь в Екатеринбург, иду в кафе пить кофе, я не могу с Кольцово сделать шаг. Каждые сто метров — это ассоциации с мужем. Сюда мы ходили пить кофе, здесь мы гуляли, здесь он мне рассказывал это, здесь фотографировал, здесь он мне покупал платье. В Питере таких мест тоже достаточно, но значительно меньше. Зимой был момент, когда были назначены сделки по продаже квартиры здесь и покупке в Питере.

Я просто поняла, что у меня нет сил. Надо собирать контейнер, паковать вещи, обживаться на новом месте, надо очень много чего делать. Я просто, лежа в кровати, продумывая, какой контейнер в какой компании заказывать, поняла, что сил у меня нет, их просто нет.

Пока же мы живем здесь, и я буду делать всё, чтобы как можно больше памяти осталось о муже. И у меня есть некоторые планы. Из некоторых суеверий я их не хочу озвучивать, мы с вами осветим их, когда они произойдут.

Ранее мы публиковали воспоминания коллег и пациентов о Юрии Мансурове и рассказ Юлии Мансуровой о том, как лечили ее мужа от коронавируса.