На доброту лет

Эту книгу я читал непривычно долго. И не из-за ее объема, напоминающего энциклопедический фолиант. К неспешности склоняли ее герои. С каждым не хотелось расставаться. Хотелось продлить общение. И не заслонять одного другими.

Скольких людей я узнал лучше – из тех, с кем встречался сам или о ком был и раньше изрядно наслышан! Знаменитостей в книге много. Но со страницами, посвященными тем, чьи имена стали уже эмблематичными, в каждой из двенадцати тетрадей, составивших этот том, соседствуют очерки о тех, кого привычно зовут рядовыми жизни. Для автора людей неинтересных в мире нет. Поэтому он в рассказы водителя екатеринбургского трамвая Надежды Марченковой вслушивается с не меньшим вниманием, чем в суждения Дмитрия Сергеевича Лихачева, и с той же сердечной отзывчивостью, с какой ведет речь о Георгии Свиридове, пишет и об Ольге Фишберг.

Примечательно и то, что начальный в книге очерк – а за ним последуют портреты Юрия Никулина и Юрия Васнецова, Константина Паустовского и Юрия Норштейна – будет про Анну Прокопьевну Тимошкину, ночную няню из уфимского дошкольного детского дома.

«Добрые лица» сложились из того, что в разные годы публиковалось в периодике. Людям газеты нередко приходится писать на злобу дня, писать «по заданию», по велению службы. А эти страницы – все! – возникли по движению сердца. По любви. Не стесняющиеся своих журналистских истоков, они предстают редким в нынешние беспафосные времена примером лирической прозы. Чистой, без преувеличения, литературой, когда определение характеризует и несомненную принадлежность характеризуемого к художественной словесности, и его тональность, неизменно выверяемую тем, что в старину именовалось добротолюбием.

В книге нет персонажей, окликаемых лишь по фамилии или бюрократически обозначаемых фамилией с инициалом – все непременно с именем. И даже литературный персонаж – такой, как вампиловский Сарафанов (тот самый, что верит, будто все люди – братья и сестры), уважительно называется Андреем Григорьевичем. Мелочь, вроде бы, а и в ней проступает отношение автора к тем, о ком он пишет.

Света в этой книге столько же, сколько и детства. Свет зимнего дня, перетекающий в окна домов, чтобы под вечер вернуться на улицу длинными желтыми башнями. Ясный свет глаз крестьянок на полотнах Венецианова. Торжествующая над цветом светопись фотографий Павла Кривцова. Свет зеленого абажура на столе профессора Сигурда Оттовича Шмидта. Свет Вечного огня – рядом с которым две положенные кем-то оладушки – в провинциальном Фатеже, родине Георгия Свиридова. Ровное дыхание свечи в сельском храме Покрова под Вологдой… А где свет, там и тепло.
В «Добрых лицах» более сотни «крупных планов». Однако нет ощущения монотонности. Поскольку в каждом очерке, в каждой беседе – свой сюжет, своя внутренняя тема и, конечно же, свой «изюм» наблюдений, парадоксов, подробностей.

Дмитрий Шеваров, которого, как он признавался в одном из писем, волнует судьба оптимизма, далек от инфантильного благодушия. О том же свидетельствуют и другие страницы, на которые прорываются слова боли, скорби, стыда.

«За последние годы мы забыли, какими красивыми могут быть старики…»
«Он (Константин Симонов – Л.Б.) писал историю болезни. Болезнь называлась Сталин. Кто сейчас с уверенностью скажет, что мы от нее излечились?..»
«Улицам надо давать имена тех, чьи дела не поддаются идеологической уценке. Улицам надо давать имена врачей и учителей. Это – вечное».
«Все потери в архитектуре во время войны на всей территории СССР меньше, чем то, что мы сами натворили в Москве…»
«Мальчик со шпагой» (Владислава Крапивина – Л.Б.) для меня не литература, а пособие по тому, как выжить и не сломаться…»
«Отчего в нашей жизни с годами все больше ноября и все меньше мая, июня?..»

Есть среди приведенных и высказывания собеседников автора, но очевидно, что он разделяет их чувства. Во мгле безвременья и безыдеального прозябания он помнит о совете Павла Флоренского почаще смотреть на звезды и о вере Виктора Борисова-Мусатова в то, что человек носит счастье в себе самом.

Чуткий к слову другого, Дмитрий Шеваров и в собственном слове точен и выразителен. «Такт сердца» (Герцен) не позволяет ни приблизительности, ни банальности.

Порою кажется, будто «люди сметки и люди хватки» утвердились уже повсюду. Тем нужнее сегодня светоносные книги, где перед нами предстают люди сердца и люди веры.

Дмитрий Шеваров. Добрые лица. Книга портретов: повествование в 12 тетрадях: эссе, очерки, рассказы, беседы. – М.: Феория, 2010.