«Самсара» 2D: расширяем сознание!

Наверное, Евгений Ройзман очень бы так одобрил этот фильм. Холодненькое пивко – в унитаз, «соли» и тому подобную дрянь – туда же!

Все необъятное в единый вздох теснится,
И лишь молчание понятно говорит.
В. Жуковский, «Невыразимое»

Уж не знаю, почему, но один из самых вставляющих фильмов последнего времени – «Самсара» американского документалиста Рона Фрике – идет в нашем тихом городке в одном-единственном кинотеатре – «Салют» называется. Да и агрессивной рекламы никакой не имеет. А между тем это такая фильма, такая…

Блин! Мы, с коллегой по работе, жутко голодные, погнали на «Самсару» – на сеанс в 20:30. По дороге успели заскочить в «Поль Бейкери» и цапнуть пару французских хот-догов («нет-нет, подогревать не надо! – цигель, цигель!»).
Ну, и в кассе «Салюта» потом:
– Нам два билета на «Самсару»… побыстрей, если можно!
– Да, конечно… (очень мне нравится эта интеллигентная дама в «Салюте» – вежливо, четко, невозмутимо выдает она билетики).

Ну и вот, слегка так опаздывая, открываем мы тяжелую дверь, отодвигаем тяжелую портьеру, пробираемся на свободные места. А их, мест этих, свободных, дофига почему-то – и, знаете, я до слез сочувствую всем тем, кто мог бы сидеть в этих неудобных салютовских креслах, но предпочел ЭТОМУ что-то другое…

Почему? Ну, скажу сразу: те два французских хот-дога (хрустящая булочка, вполне так съедобная сосиска, растекшийся пластик сыра) – так и остались не съеденными. Не до того, знаете ли, было…

«Самсара» уносит – с первой минуты! И, знаете ли, уносит – надолго... Комнаты неведомых городов, безвозвратно покоцанные какой-то песчаной бурей (плакат «Губки Боба» на стене, тачка во дворе – ну вот как яйцо на завтрак: «всмятку»), пышная жуть джунглей (роскошная, пугающая, завораживающая). Ну и дальше – не хило: закованная в железные трубки свиноматка, облепленная сосунками (я вот теперь глубоко так подумаю насчет тех же ростбифов!), многоэстакАДный ад мегаполисов (все девять!) – и ад одной-единственной комнатушки, в каких-то трущобах: девчушка в розовой майке, с царапиной на подбородке…

Лица в «Самсаре» – это вообще отдельная тема. Лично для меня потрясением стало лицо какого-то героя войны (неважно – какой и какого). Камера поднималась снизу-вверх: жесткие стрелки черных брюк, китель, идеальные квадратики планок… ну и чуть выше, чуть выше… воротничок… идеально выбритый кадык… и вот – лицо… о, Господи!..
А вообще, лиц в этом фильме много: старая негритянка с разорванным ухом (о, сколько же мудрости, печали, тоски и всепонимания в ее – фэйс ту фэйс – взгляде!), почти что уралмашевские гопники, напряженно-томно раскорячившиеся на крылечке (тоже, вроде бы, негры, но во взгляде – все та же озлобленность и обреченность, что и у наших «чотких» пацанов).
И – параллельно с этим – зыбучие пески и незыблемые красоты: высокие своды прекраснейших католических храмов (блин, люстры – так и звенят!), случайное объятие двух влюбленных – где-то в метро (случайное – и такое же настоящее в этой своей мимолетности), капли воды, льющиеся то на сморщенное личико белого младенца, то на черный лоб оскалившегося в прекрасной улыбке тинейджера: «Крещается во имя Отца и Сына…» И подобное какой-то нечеловеческой музыке моление одетых в белое людей возле Черного камня Каабы (я, может быть, ошибаюсь в интерпретации – и да простят меня тогда братья-мусульмане, – но, кажется, это был именно он – тот самый камень, который Аллах подарил Адаму: тот, что первоначально был белым яхонтом, но постепенно почернел, пропитавшись человеческими грехами).

Ну а вообще, буду политкорректна: есть в «Самсаре» и Стена Плача, и дудение в трубу двух бритоголовых вьюношей в странных шапках – на балконе какого-то старинного монастыря, на горном отвесе.

И – странным образом – все это закольцовывается: пугающие пейзажи с летящими навзничь звездами – и расписанные под пасхальное яичко «плохие парни», нежно целующие в ушко – новорожденно-розовую дочурку; потусторонняя музыка – и (это уже реальность) робкое покашливание из соседнего ряда, слегка так возвращающее к жизни…

Короче, когда «Самсара» закончилась, мы – обе-две – выпали из кинозала – совершенно так не в себе. И тихо так пристроились на белом диванчике в белом фойе «Салюта»: посидеть, отдышаться, в себя прийти.

Пиво уже было не актуально, совершенно. Ну а если бы мы употребляли какую-нибудь дрянь, типа JWH, то и она была бы не актуальна. Почему? Да потому, что такие фильмы, как этот, расширяют сознание покруче всякой там дури: по-настоящему, безо всяких там вспомогательных средств.

Вот сидишь так, совершенно офигевший, на том самом белом диванчике и думаешь: «О-о-о, как же древен, велик и странен этот мир! Сколько всего в этом мире было до меня – и сколько всего будет после… А я… я… я…
Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь – я раб – я червь – я бог!

Вот так вот, цитатой из старинного русского поэта Гаврилы Державина хочется мне закончить эту, типа, рецензию на документальный фильм современного американского режиссера Рона Фрике. Он, фильм этот, меня перепахал совершенно. А те два французских хот-дога… Ну, мы их вполне так успешно сожрали потом – наутро, с кофе. Хотя, конечно, они уже не такие хрустящие и вкусные были.