«Сегодня был звонок, разрывающий душу». Как солдатские матери на Урале спасают своих и чужих сыновей

Наша беседа с председателем правления Союза комитетов солдатских матерей Свердловской области Мариной Лебедевой была посвящена торжественной юбилейной дате — нынешней осенью региональному союзу исполнилось 20 лет. Мы разговаривали в кабинете Марины Митрофановны на Луначарского, 83. Здесь, в двух небольших комнатах на первом этаже жилого дома, каждый четверг ведут приемы солдатские матери — активисты этой общественной организации. Марина Лебедева возглавила екатеринбургский комитет 25 лет назад. По профессии она педагог, работала учителем начальных классов и начальником пионерских лагерей.

Разговор, посвященный юбилею Союза, получился не совсем праздничным, такова специфика этой организации. Люди идут сюда с проблемами, болью, тревогой. И половина женщин, которые возглавляют комитеты регионального Союза, — матери погибших солдат: Чечня, Афганистан. Прочитайте монологи Марины Лебедевой о ее работе.

Марина Лебедева пришла в Комитет солдатских матерей Екатеринбурга, когда была в разгаре первая чеченская война. Сына ее подруги отправили туда срочником, и от него долго не было вестей. Вместе с подругой они искали информацию о бойце. К счастью, с парнем всё оказалось в порядке, он вернулся домой. А через несколько лет, в 1999 году, уже во время второй чеченской кампании в зону боевых действий попал сын самой Марины Митрофановны.

— Его призвали на срочную службу в 98-м в Асбестовскую бригаду. В 1999-м началась вторая «Чечня», связанная с Дагестаном и бандитскими формированиями (вторая чеченская кампания — часть контртеррористических операций на Северном Кавказе. Началась в сентябре 1999 года с вторжения боевиков в Дагестан. — Прим. ред.). И, конечно, было очень страшно и больно. Сейчас, когда вокруг столько беды и боли, мы знаем, что это такое. А тогда… Вроде бы наладили отношения после первой кампании и вот снова…

Сын воевал там срочником полгода, был разведчиком. Вернулся живой. Конечно, у них, вернувшихся оттуда, была травмированная психика. Лишь спустя много лет я узнала от сына какие-то подробности его службы. Случайно, из обрывков фраз. Когда меня спрашивают, кем вы работаете, еще с тех времен отвечаю: матерью разведчика. С тех же времен у меня осталось чувство вины, мой сын вернулся, а кто-то из матерей получил похоронку, кто-то из ребят вернулся инвалидом. Это мой крест, и это чувство вины до сих пор со мной. Поэтому я осталась в Комитете солдатских матерей.

В начале двухтысячных был проблемный период, вал обращений, связанный с незаконным призывом. Были случаи, когда мальчишек уводили из дома в четыре утра в наручниках. А ребята были студентами, с законными отсрочками по призыву. Разбирались, возвращали. На эти же годы пришелся всплеск жалоб по неуставным отношениям. Жаловались на вымогательства, кражи телефонов. Тогда убегали из воинских частей по пять-семь человек, приходили к нам, рассказывали, что случилось. Я связывалась с командиром части, успокаивала: «Ваш солдат у нас». Для части это ЧП. Но предупреждала: пока не разберусь, вам никого не отдам.

Ребята тогда ночевали у нас в комитете, спали прямо на столах. Дальше мы действовали, исходя из ситуации. Если проблема была не настолько острая, например, связанная с личными конфликтами между ребятами, то ее можно было решить без вмешательства военной прокуратуры. В этом случае договаривалась с командирами частей, чтобы ребят отправили в другое подразделение. Как правило, командиры шли навстречу нашим условиям. Но в серьезных случаях передавали информацию военной прокуратуре, следствию. Например, было два случая сексуального домогательства — такое нельзя замалчивать.

В конце нулевых остро стояла проблема несвоевременной госпитализации. К примеру, приходит в медсанчасть больной мальчик. Его, не разбираясь, отправляли обратно: ты косишь. Конечно, бывают и такие. Но нельзя применять такой подход к каждому.

И в 2008 году в Елани случилась трагедия, из-за несвоевременной госпитализации от пневмонии скончались призывники. Я помню имена этих ребят: Антон Юматов, Сережа Васильев, огромные папки с делами по расследованию их гибели хранятся у нас в комитете. Тогда совпало сразу несколько факторов, которые привели к трагедии. В том числе просроченные французские вакцины, которые ввели новобранцам.

Мы добились отмены вакцины и боролись, чтобы подобные прививки делали до призыва. Также, чтобы прививочные сертификаты передавали в воинские части, не оставляя их в личном деле военкоматов. Официально наказания за ту вспышку и гибель ребят никто не понес. Эти трагедии научили нас смелее работать с призывными комиссиями по прививкам, с Минздравом и с военной прокуратурой.

В 2012 году свердловские солдатские матери начали сопровождать военные эшелоны с призывниками до места службы. Активисты комитета настояли на этом после вала жалоб от новобранцев, которых отправляли в Забайкалье или на Дальний Восток. Срочники жаловались на кражи телефонов, пьянство офицеров в дороге. Потом случилась трагедия: по пути к месту службы покончил с собой один из призывников.

Тот мальчик был призван не из нашей области. Но какая разница. Мы тогда решили, что надо прекращать всё это. Нас поддержало командование Центрального военного округа, наш военком Игорь Евгеньевич Лямин. И мы единственные в России (из многочисленных комитетов) начали сопровождать военные эшелоны до места службы. Наши женщины брали для этого отпуска на работе, сопровождали по два человека на эшелон. Этого было достаточно, чтобы следить за порядком.

Пить алкоголь офицеры в дороге перестали. Боялись: ходит комитет, сразу доложат командованию. С питанием тоже были проблемы, ребята порой мучились от отравлений в дороге: представляете селедку, сваренную с рисом в огромных котлах? Не было обеспечения даже питьевой водой, парни были вынуждены покупать воду у проводников втридорога. Мы при поддержке командования ЦВО добились нормального питания в вагонах-ресторанах. Они в военных эшелонах появились именно после нашего вмешательства и контроля.

Комитет сопровождал новобранцев с 2012 по 2019 год, семь лет, пока в этом не отпала надобность.

Последние годы проблема неуставных отношений на Дальнем Востоке была массовой, к нам обращались родные срочников. У ребят вымогали деньги, угрожали, катали их в багажниках. И всё это делало гражданское население, выходцы из республик Кавказа, отслужившие и оставшиеся в этих местах. Каждое десятое число месяца, в день, когда перечисляется зарплата, они дежурили у банкоматов и грабили солдат. На счетчики ставили даже офицеров. Это было ужасно.

После многочисленных жалоб, в 2020 году, наша делегация из 13 человек выехала на Дальний Восток. Мы проехали по всем воинским частям, где были беспорядки. И, надо сказать, на нас правильно отреагировали, мы нашли понимание с командованием округа. Жалобы от наших ребят прекратились. Знаю, что было в итоге заведено восемь уголовных дел. Но наказание — это компетенция военной прокуратуры. Наша задача была сделать так, чтобы такого больше не было вообще. У нас в Екатеринбурге примерно в это же время была подобная беда в 32-м военном городке. Но тут навели порядок очень быстро, спасибо военной прокуратуре и следствию ЦВО.

Сегодня практически все обращения в Комитет солдатских матерей связаны с СВО.

Сегодня был звонок, разрывающий душу, по громкой связи разговаривала с матерью и отцом, их сын-срочник служит на границе. Их тревога понятна, были случаи гибели срочников. Но по закону командиры имеют право отправить солдата срочной службы в любую точку Российской Федерации. До ленточки, но не за ленточку. Конечно, служба на границе опаснее, но нарушений закона тут нет. Хотя есть важный момент: те ребята, которые получили ранения, находясь на границе, рядом с зоной боевых действий, не получают удостоверения участника боевых действий.

По Чечне когда-то была подобная ситуация. Мы добивались, даже если солдат на один день попадал в приказ командира части, у него был выход в зону боевых действий, то ему положено удостоверение участника боевых действий. Я бы призвала наши законодательные органы, Госдуму, Министерство обороны продумать этот вопрос. Поскольку это действительно важно: срочники на приграничных территориях рискуют больше.

В комнате Свердловского комитета солдатских матерей, где проходят приемы, на одной из стен огромная доска с портретами. Это «доска молчания», на ней фотографии уральцев, пропавших без вести за две чеченские войны, которые официально называются операциями. На доске 16 портретов — у нас в области самое большое число пропавших без вести за время чеченских кампаний.

И сейчас очень большая беда — пропавшие без вести. Родители обращаются к нам, не зная, что делать. Военкоматы не могут дать направление на сдачу ДНК, пока нет информации из воинской части. Воинская часть информацию предоставить не может, поскольку еще нет точных данных, что случилось. Круг замыкается. Если территория наша, то есть шанс найти тело. Самый лучший вариант в случае с пропавшими без вести — если они в плену, есть шанс обменять… Пропавшие без вести — это больная тема еще с чеченской. Когда-то чеченские матери из добрых побуждений хоронили наших погибших ребят у себя в огородах, не исключаю, что сейчас сердобольные украинские старики поступают так же. И это осложняет поиски.

С пленными у нас в регионе работает аппарат уполномоченного по правам человека. К нам обращаются родные, мы делаем заявку в аппарат Татьяны Георгиевны [Мерзляковой], она отправляет заявку Москальковой (уполномоченный по правам человека в РФ), бойца ставят на обмен. Второй момент: мы связываемся с миротворческой миссией имени генерала Лебедя в Пятигорске, мы являемся учредителями данной организации, с ее руководителем Александром Мукомоловым. (Межрегиональная общественная организация создана еще в 1998 году, имеет десятилетний опыт работы в области розыска пропавших без вести, освобождения заложников. — Прим. ред.)

***

За 25 лет капитаны, с которыми мы начинали работать, выросли до генералов, полковников. И наши личные дружеские связи, прежнее сотрудничество помогали решить многие проблемные истории. Хотя бывало, что первое мое знакомство с командующим округом начиналось с конфликта. Причина — конкретный случай, вмешательство в проблемную ситуацию. Но потом отношения с военкомами всегда выстраивались до сотрудничества. При этом мы никогда не боялись ссориться с военным руководством и командирами, отстаивая нарушенные права. Мы не в оппозиции армии, мы в оппозиции нарушений прав военнослужащих. Мы не занимаемся политикой, мы аполитичны. Но мы считаем себя патриотами, переживаем за страну.

Прочитайте также историю уральских матерей, которые до сих пор ищут своих сыновей, пропавших во время чеченских войн.