Путешествие в Тибет. Священная гора Кайлаш

Тибет — бескрайние просторы, величественные горы, круглое небо. Суровый, прекрасный и таинственный край. Место, где стирается грань между реальностью и мистикой, земным и божественным. Мне посчастливилось побывать в тех краях несколько раз; я трижды совершил Кору — обход вокруг cвященной горы Кайлаш. И вот решил поделиться своими впечатлениями, ощущениями и, конечно же, фотографиями.

Все началось в 2007 году с телефонного звонка давнего знакомого и предложения составить ему компанию в путешествии в Тибет. Сказать по правде, я тогда был не очень заинтересован в этом. В то время я готовился к альпинистской экспедиции на Тянь-Шань и к восхождению на пик Хан-Тенгри (6995 м). Восхождение! Что может быть лучше! Ходить вокруг какой-то горы, пусть даже очень красивой и самой священной? Как-то это не спортивно, что ли, не захватывающе… В чем смысл? Какой интерес?

Но, как это часто бывает, судьба распорядилась по-своему. Мы поехали в Тибет. А дальше… Дальше все изменилось. Вернее сказать — стало на свои места. Тибет стал местом, куда хочется возвращаться, возвращаться и возвращаться…

Путешествие первое. 2007 год. Сентябрь

Екатеринбург – Москва – Доха – Катманду – Лхаса… Самолеты, аэропорты, стойки регистрации. Багаж то сдаем, то получаем. Досмотры, рамки, металлоискатели… Хорошо что через Катманду. Люблю этот город (но об этом, как-нибудь в другой раз). Заключительный перелет. Облака над Гималаями, сезон дождей еще не закончился. Из облаков торчит Эверест (по левому борту). Час лёта и облака внизу начинают рассеиваться. Серо-зелено-коричневый холмы. Кругом. Насколько хватает взгляда. Тибет. Самолет заходит на посадку. Ветер дует с Гималаев, самолет разворачивается навстречу порывистому ветру, лайнер весь трясется, вибрирует, проваливается в «ямы», выбирается из них и, наконец, ощутимо «хлопается» о взлетку — высота 3100 метров над уровнем моря. Таможня, паспортный контроль, багаж, выходим на привокзальную площадь. Солнце очень жесткое. Без темных очков глаза невозможно открыть. Нас встречают. Дарят ката (шелковый платок) в знак приветствия. Группа рассаживается по джипам. Нас 10 человек и руководитель. Группа достаточно разношерстная, но, на первый взгляд, все люди нормальные. Большинство на высоте впервые. Посмеиваюсь про себя, когда участники начинают суетиться: высота приличная, дыхание тут же сбивается. Мне-то ничего! Еще и месяца не прошло с того дня, когда я стоял на вершине Хан-Тенгри, а это — без малого 7 километров над уровнем моря! Акклиматизация еще сохранилась — высоты не чувствую совсем. Остальным — похуже. Но, акклиматизация — дело времени. Через пару дней всё у всех придёт в норму.

Итак, расселись, едем. Сперва в монастырь Самье. Он находится на другом берегу Брахмапутры — крупнейшего притока Ганги. Едем минут сорок, может час, и высаживаемся на берегу широченной мутной реки. Грузимся в большую лодку и плывем на тот берег. Плывем долго, около часа. Как-то под углом и против течения. Мотор тарахтит, ничего не слышно. От выхлопных газов слегка подташнивает. Наконец причаливаем. Из воды растут ивы. Красиво.

Грузимся в какой-то грузовик и едем в монастырь Самье. Самье — самый старый монастырь в Тибете. Основан самим Падмасамбхавой во второй половине VIII века н.э.

Тогда я еще ничего практически не знал ни о тибетском буддизме, ни о Падмасамбхаве — его основателе, но все вокруг было настолько интересным и необычным, что я с превеликим удовольствием погрузился в этот непривычный мир. Храмовый комплекс Самье — достаточно большой. Мы прибыли туда уже к вечеру, и все уже было закрыто, но мы прогулялись по территории и послушали рассказы руководителя. Все было очень красиво и интересно. Я слушал и фотографировал, фотографировал и слушал…

Тени удлинялись. Близилась ночь.
Я выучил первую в своей жизни мантру: ОМ Мани Падме Хум. «О Драгоценность в Цветке Лотоса». Наивный перевод для новичка. На самом деле эта мантра 6-сложная и имеет гораздо более глубинный смысл.

Мы остановились на ночлег в гестхаусе при монастыре. Наутро наметили подняться на соседний холм, чтобы встретить там рассвет и посмотреть на монастырь сверху. Не знаю, кто и как (бессонница на высоте — обычное дело), а я спал как убитый. Встали затемно, но на дворе шел дождь, и поход на соседний холм, как-то сам по себе не состоялся.

Пока завтракали, дождь закончился. Облака приподнялись. Ветер высушил траву. Мы еще раз прошлись по территории монастыря, и отправились в главный храм, чтобы послушать утреннюю службу. Во дворе храма среди колонн, стоял затентованный джип.

Как его туда поставили — так и осталось для всех загадкой. Единственным объяснением могло быть предположение, что автомобиль стоял во дворе и вокруг него построили храм…

Еще на входе выяснилось, что внутри храма можно фотографировать, только надо заплатить. Сумму не помню, но это были небольшие деньги. Из храма доносился, нет, не хор, а скорее гомон монахов, читающих мантры. Моя душа фотографа тоже пела, имея право все там внутри снимать. Грязный полог, закрывающий вход, был кем-то откинут в сторону, и я впервые в жизни шагнул в темноту настоящего буддийского храма…

За пологом оказалось достаточно большое темное помещение. Длинные лавки и столы. Колонны украшены парчой. Свет попадает в помещение через небольшие оконца в крыше в центре зала. Тут же в центре сидит группа монахов. Они читают мантры. Начинает один (по-видимому, главный), через некоторое время подхватывают остальные. Это немного нескладное бормотание перемежается звоном в колокольчик, ударами в большой барабан, кручением маленького барабанчика с шариком на нитке. Красно-бордовые цвета, дым благовоний, свет масляных лампад, непривычные звуки молитвы… Стою в углу у входа пораженный всем этим. Ощущение чего-то большого и правильного буквально висит в дымном воздухе. Приходится сделать над собой усилие, чтобы освободиться от сковывающего воздействия вибраций, которые производят монахи своими голосами и колокольчиками.

Избавившись от оцепенения, как-то крадучись, чтобы не спугнуть, не помешать, иду вдоль стены по часовой стрелке. Статуя «страшилы» с мечом. Немного жутковато. Позже, уже дома, я узнал, что это гневная форма Бодхисатвы Манджушри — воплощение мудрости, а его меч (меч Знания) призван отсекать невежество — одно из трех основных пороков. Невежество, Зависть и Злость. Им противостоят Знание Сила и Сострадание.

Продолжаю обход. Манджушри охранял вход в нишу, где стояла потрясающей красоты статуя. Майтрейя. Будда Будущего.

Не смотря на то, что я купил билетик и могу фотографировать все подряд, как-то рука не поднимается лезть к монахам с фотоаппаратом и вспышкой. Ну, не для этого они здесь. Не для того, чтобы я их фотографировал. Тем не менее, азарт фотографа берет верх. Но, не над совестью. Прицепил телевичек. Засел в уголке. Выдержка длинновата, но, Бог даст, пару резких фотографий должно получиться.

Группа разбрелась по храму. Кто-то сидит на свободной лавочке с закрытыми глазами. То ли спит, то ли медитирует. Руководитель ловит мой взгляд и красноречиво постукивает пальцем по наручным часам, кивая в сторону выхода. Глянул на свои часы. Бог ты мой! 1,5 часа пролетели за 5 минут.

Аккуратно выбрались наружу. Погода разгулялась. Светило солнце. Кристально чистый воздух поднимался над камнями. Мы еще раз обошли территорию Самье Гомпа.

Как я уже говорил, монастырь Самье был основан Падмасамбхавой — основоположником высшего, тантрического направления буддизма — Ваджараяны. Это священное место. Монастырь был центром тибетского буддизма 1200 лет. Здесь работали Великие Переводчики. Кладовая Великого знания… Монастырь был полностью разрушен во время «культурной» революции. Бесчисленные бесценные документы, артефакты, произведения искусства были уничтожены… Сейчас Самье восстановили, но это, конечно, уже другой Самье. Тем не менее, место сильное. Сюда идут паломники со всего Тибета. Весьма занятные типажи, кстати. И фотографируются с удовольствием. Некоторые молятся и просят подаяния. Вернее сказать они не попрошайничают, а как бы сообщают, что вот, мол, сейчас такое время, что денег нет, а надо. И им дают.

Пока фотографировал паломников, группа зашла в очередную часовенку. Внутри горели светильники на ячьем масле.

Смотритель чистил и разжигал целую кучу масленых лампадок. Группа же столпилась в дальнем темном углу. Я подошел к нашим и увидел, что они рассматривают большой плоский камень, сплошь усыпанный деньгами.

«Становись на колени, клади голову на плиту! — Ага, а вы мне вторым камнем по затылку…» Но, как-то так все само произошло, что я убрал фотоаппарат, опустился на колени, прикоснулся лбом к холодной поверхности. Через мгновение мне на спину, между лопаток, кто-то положил второй камень. То, что после этого произошло, лично я расцениваю как чудо. Вернее, чудесное исцеление. Я не говорил, но уже около года я мучился с остеохондрозом, видимо сказывалось таскание здоровенных неудобных рюкзаков по горам. Вот уже около года у меня сильно болела шея. Справа. Как-то все там тянуло; временами голову просто было не повернуть. Очень боялся, что на Тянь-Шане прижмет, но тогда пронесло. А вот насидевшись в залах ожидания аэропортов и в салонах самолетов, понял, что с шеей начались уже серьезные проблемы. Я молчал, но было больно.

Так вот, как только малый камень лег у меня между лопаток, по всему позвоночнику — от шеи до копчика — прошел хруст, и я даже боялся пошевелиться — позвоночник я перестал чувствовать. Пронеслась мысль: а я вообще-то смогу шевелиться? Камень убрали. Я повел плечами. Встал. Покрутил головой. Влево. С ожиданием привычной боли — вправо… Боли не было! Боль прошла! Все! До сих пор никаких проблем!
«Что за камни?» — спрашиваю. Руководитель объясняет: мол, это камень, на котором свои тела вернули миру Великие учителя. Если я ничего не путаю, то чуть ли ни тело самого Падмасамбхавы было предано «Небесному погребению» на этой плите, после чего плита прилетела по небу в Тибет и заняла почетное место в монастыре, основанном Гуру Ринпоче. Судя по тому, что со мной произошло, в это можно и поверить.

Так началась череда событий, которые иначе как чудом и не назовешь. Вернее сказать, чудеса начались чуть раньше. За ужином предыдущего дня. Заказали вареных яиц (меню буддийского монастыря, сами понимаете, не блещет изысканными блюдами). Как бы в шутку: вареное — не вареное. Крутанули одно, второе. А, давайте, у кого дольше всех будет крутиться, тот и выиграл. На раз-два-три. Крутанули… Одно яйцо встало на острый конец и стало вращаться. Долго. Победитель определился сам по себе.

Тем временем день шел к полудню. Мы обошли все уголки и часовенки монастыря Самье. Пора двигаться дальше. Загрузились в машину, доехали до Брахмапутры. Дождались лодку, форсировали реку. На том берегу нас ждали джипы. Едем в Лхасу — столицу Тибета. Обратно, мимо аэропорта, через новый туннель. Останавливаемся на крутом повороте. Обходим скалу и видим большущее изображение Будды, вырезанное в камне.

Все свежевыкрашено яркими китайскими красочками.

Вот уже и Лхаса. Среди домов промелькнула Потала (ударение на последнюю «а»). Сердце ёкнуло. Потала занимает почетное место в моем списке знаковых архитектурных сооружений, которые мне довелось фотографировать: Парфенон, Колизей, Сиднейская опера.

Размещаемся в гостинице. Быстро темнеет. Идем на ужин в какой-то ресторанчик по темным извилистым улицам. Руководитель уверенно идет вперед. Стараемся не отстать. Чуть замешкаешься — всё, дорогу ни за что не найти в этом путанном лабиринте. Однако всё обошлось. После ужина возвращаемся более длинной, но широкой дорогой. Начинаю потихоньку ориентироваться.

Наутро решили встать затемно, чтобы прогуляться по городу до начала экскурсий.
Сказано — сделано. Встали пораньше. На улице темнота, хоть глаз выколи. Пока ждали завтрак, стало светать. Пока пили чай и жевали бутерброды, солнце встало из-за гор. Как-то там очень быстро происходит рассвет. За каких-то полчаса, от полной темноты до солнца над головой.

Вышли из отеля. На улице холодно и пустынно. Идем в сторону центра. На улице ни души. Сворачиваем в старую часть города. Поворот, еще поворот, и мы неожиданно для себя оказываемся в самом центре людского потока.

Сотни тибетцев планомерно и размерено идут куда-то. Все это очень напоминает нашу демонстрацию, но без призывов и транспарантов. Люди идут преимущественно молча. Слышно только шарканье ног. Все это лишь усиливает ощущение какого-то абсурда. Подчиняемся движению, и поток выносит нас на площадь перед Храмом Джоканг.

Здесь толпа рассеивается. Кто-то остается у Храма и жжет благовония в специальной печи. Кто-то совершает простирание у стен храма.

Кто-то отправляется дальше в обход Храма Джоканг. Пораженные какой-то мистической силой и торжественностью момента, проводим у Храма некоторое время.

Однако пора стыковаться с группой. На повестке дня у нас как раз посещение Храма Джоканг. Бредем в отель, потом опять к Храму. Но того потока людей уже нет и ощущения совсем другие. Проснулись торговцы и открывают свои лавки. Кто-то что-то везет на тележке. Шум, гам, суета заполнили улицы, по которым еще час назад сотни тибетцев шли к Храму на утреннюю молитву.

Пока ходили туда-сюда, солнце окончательно заняло позицию в зените. Надо отметить, что солнце в Тибете очень жесткое. Мне доводилось бывать в разных частях света на таких же и на еще больших высотах, и могу сказать, что более жесткого солнца, пожалуй, не встречал нигде. Когда мы всей группой вернулись к Храму, в него уже начали пускать, и все паломники направились к входу; площадь опустела.

В Храм выстроилась громадная очередь. Ее хвост терялся где-то за углом. Мы же, однако, стоять не стали. Тибетский гид — Юкка — подвел нас почти к самому входу. Толпа расступилась, вежливо пропуская иностранцев, и мы вошли внутрь. Очередь сомкнулась, и все мы оказались зажаты между тибетскими дедушками, бабушками, молодухами с младенцами на руках, мужиками, монахами в бордовых и шафрановых одеждах. Вся эта пестрая и бормочущая мантры толпа двигалась гусиными шажками по часовой стрелке вдоль стены между деревянных перил, огораживающих центральную часть Храма с несколькими статуями. Фотографировать внутри категорически запрещается, так что могу только рассказывать.

Вообще, Храм Джоканг — самый древний буддийский храм в Тибете. Построен он был еще в VII веке; до прихода в Тибет Падмасамбхавы. Самой главной достопримечательностью этого храма является то, что внутри хранится прижизненная статуя Будды Шакьямуни (в миру Сиддхардхи Гаутамы, того самого!). Это, пожалуй, самая важная реликвия не только Тибета, но и всего буддийского мира. Паломники стекаются сюда отовсюду.

Так вот. Двигаясь в плотном потоке этих самых паломников, я медленно приближался к нише, в которую поток втекал и вытекал. Мы почти уже дошли, как вдруг началась какая-то суета: народ расступился (!), пропуская вперед несколько монахов, несущих достаточно крупную статую. Монахи нырнули в нишу и вышли оттуда через некоторое время, видимо, освятив статую. Как плотная толпа смогла расступиться перед монахами, я так и не понял, хотя сам был частью этой толпы. Монахи унесли статую, и мы продолжили движение. Шаг за шагом, я приближался к нише. Уже перед самым входом меня попытался отловить смотритель и препроводить к группе каких-то немцев, стоящих в сторонке и глупо улыбающихся, но я нырнул ему под руку и буквально втиснулся в нишу.

Время вдруг остановилось. Внутри на постаменте стояла статуя Будды. Будда весь в золоте, драгоценных камнях, укутан сотнями ката. Он как бы светился. Тело, душа, все, что было внутри, слилось с окружающей вибрацией и вылилось в звук «ОМ». Зачарованный, извергая раз за разом откуда-то из самой своей сути звук «ОМ», я двигался по кругу. Приложился лбом к стопе статуи, как это сделал впереди идущий тибетец, и, спустя целую вечность, вышел из ниши. Ошарашенный этим новым, ни с чем не сравнимым чувством, я вышел с толпой во двор Храма.

Через некоторое время стали выходить другие участники. Что-то спрашивали, говорили… Я сделал над собой усилие и вернулся в мир, как бы разбив какую-то окружившую меня скорлупу. Мир вернулся звуками, запахами, ярким светом. Мне стало очень жаль, что скорлупа лопнула. Там было лучше.

Все собрались, и мы поднялись на крышу Храма Джоканг. Наверху стояло «Колесо Дхармы» с двумя оленями, внимающими Учение.

Внизу на площади шумела толпа, вдалеке виднелась Потала — резиденция Далай-ламы. Туда мы пойдем завтра. А сегодня у нас намечена поездка в пещерный монастырь Драк Йерпа в окрестностях Лхасы. Мы спустились с крыши. Перед входом паломники продолжали совершать свои молитвы.

Мы немного прошли в сторону дороги, где нас ждали джипы, загрузились в наши машины и поехали в пещерный монастырь.

Едем по долине Лхасы. Поднимаемся на какой-то перевал. Дорога прорезает вершину холма. Над дорогой натянуты молитвенные флаги. Синее небо. Цветные флаги вьются на ветру. Красиво. Тибетцы считают, что на каждом перевале живет свой дух, и всячески этого духа задабривают. Джипы спускаются с перевала по серпантину, и мы углубляемся в достаточно узкое ущелье. Пара поворотов и впереди обозначается странная гора, вся как бы затянутая паутиной.

Это и есть Драк Йерпа. А паутина — это молитвенные флаги. Заезжаем на импровизированный паркинг. Дальше вверх пешком. Идется как-то тяжеловато. У товарища альтиметр. Сколько? 4200. Не слабо! Километр набрали. Некоторые участники, смотрю, «поплыли». Высоко. Спокойнее надо — объясняю — двигайтесь как в замедленном кино. Легче будет. Нет. Бегают, потом стоят, отдышаться не могут.

А кругом красота неописуемая! Горы, небо, облака! Флаги везде молитвенные: и в небе, и на земле.

Как и наверное все в Тибете, монастырь Драк Йерпа связан с пребыванием и деятельностью здесь Падмасамбхавы Гуру Ринпоче. Сейчас там 108 пещер. 108 — священное число для тибетцев. Изначально же пещер было 105, но Великий создатель тантрического учения в буддизме узрел, что есть еще пустоты в горе. Ткнул туда трезубцем и восстановил равновесие. Сейчас в том гроте организован Храм.

А, мы все ходим и ходим. От пещеры к пещере. Интересно конечно, но солнце печет неимоверно. Говорю приятелю, как бы в шутку: мол, жарко. Он мне в ответ: ага. Сейчас бы тучку – говорю. Выходим из очередной пещеры — небо затянуто тучами. Ишь ты, говорю, работает! Да, говорит приятель, еще бы дождику бы... Зашли в пещеру, выходим — дождь. Зачем, спрашиваю, дождь? Ты бы лучше снега попросил! С неба посыпалась снежная крупа… Так, стоп! Закончили эксперименты! — скомандовал руководитель. Мы переглянулись, усмехнулись и согласились, чтобы погода была просто хорошая. Выйдя из одной пещеры, мы отметили, что погода стала именно «хорошая»: ни жарко, ни холодно. Хорошо. Этот случай я отметил про себя как одно из чудес, которые случались почти ежедневно.

Я, как обычно, отвлекся на фотографирование пейзажей. Захожу в очередную пещеру, там все наши сидят на полу, типа медитируют. Удивляюсь я людям. Сядут, ноги калачиком, ладони на коленки, глаза закроют — всё. Медитация. Я пробовал пару раз. Но это скорее самообман. Я, так понимаю, медитация — это «остановка внутреннего диалога». По Кастанеде. И по любому другому понятию. Даже буддийскому. Пока размышлял, народ потянулся из пещеры к выходу. Я зашел туда после всех. Осмотрелся. Ну, что они все тут такое себе представляли… Сел на пол. Поерзал. Притерся в какое-то углубление. Руки на колени ладонями вверх! Большой и указательный пальцы сомкнуть! А вот это уже больше походило на какой-то внутренний приказ. Как будто это не я делал. Вернее я, но другой. Тот, который ЗНАЛ, что нужно делать. Глаза закрыть! Спина сама выпрямилась в струну. Короткое падение в пустоту, и вот уже ничего не существует. Лишь золотая свастика вращается в золотом же круге… Снова, как и в Храме Джоканг, прорываюсь сквозь, на этот раз, вязкий кокон обратно в мир. Что это было? Медитация? Спросил руководителя. «Сам поймешь со временем…» Возвращаемся в Лхасу. Дело к вечеру. Измотались. Ужинаем и ложимся спать. На завтра зимняя резиденция Далай-ламы — Потала и летняя Норбулингка.

С посещением Поталы (ударение на последнюю гласную) до самого последнего момента было не все определено. Там была какая-то странная китайская система, по которой руководство с группой добровольцев ходили уже второе утро к Потале стоять в очереди за билетами. Первый день стояли в очереди, чтобы получить разрешение встать в очередь, чтобы купить билет… В общем непонятно, но нам было велено сидеть и ждать команду. Часов в 10 дождались звонка: чтобы через 10 минут были у входа. Мы попрыгали в джипы и выдвинулись в центр.

Прибыв на место, мы направились к центральному входу. Нас предупредили, что внутрь нельзя проносить любые жидкости, а также ножи, спички, зажигалки.

Потала — потрясающее архитектурное сооружение, поражающее своими размерами и величием. Легко представить, как послы различных государств «Шелкового пути» приезжали в Лхасу, а потом рассказывали своим правителям о величие Бога Сострадания проживающего в своем неприступном дворце («Потала» дословно переводится как «дворец»).

Об истории строительства Поталы написано много. Не буду в это углубляться. Скажу только, что Белые здания — это административно-хозяйственные постройки, а Красное — религиозно-монашеская Гомпа.

Пройдя чек-пост нужно подниматься по длинному серпантину ступеней наверх. Идти достаточно трудно. Акклиматизация уже есть, но организм по-прежнему хочет бежать вперед, не думая о содержании кислорода в воздухе… Бредем вверх. Идем долго. Входим в какой-то двор.

Это двор, где паломники собирались лицезреть Далай-ламу: эманацию Авалокитешвары — Будды Сострадания. Когда же Его Святейшество появлялся в самом верхнем окне над входом, люди пускались в пляс воодушевленные неземным сиянием божественной сущности. Этот двор или площадь так и называется — площадь танцев.

Тибетский гид Юка отправился компостировать наши билеты, а нам было предложено посетить, простите, туалет. На самом деле это оказалось весьма занятно: дырки в полу, а там внизу провал метров 100. Такая вот канализация.

Тем временем нас пригласили пройти внутрь Поталы. Фотографировать там категорически запрещено, поэтому могу только рассказывать. Поталу еще называют 1000-зальной. Это похоже на правду. Пускают вот только далеко не везде. Для туристов предусмотрен специальный маршрут через несколько залов. Идем, смотрим. Интересно. Вот только не отпускает ощущение, что это не центр живого знания, а музей. Тем не менее, смотрим на трехмерные мандалы Калачакры, ступы с прахом предыдущих Далай-лам, проходим через зал Приемов, зал 1000 Будд. Экскурсия достаточно короткая: 45 минут и все — на выход.

На улице — свет, солнце, красиво.

Спустились по серпантину ступеней, где-то сбоку от входа. Пока ждали джипы, которые были припаркованы у другого выхода, я взобрался на соседний холм и еще пофотографировал Поталу. Очень красивое здание. Истинная жемчужина мировой архитектуры. А вот таков сейчас общий план.

Дело шло к полудню. Мы пообедали и отправились в летнюю резиденцию Далай-ламы — Норбулингка. Как выяснилось (да и почувствовалось на собственной шкуре), в Потале летом холодно. Дворец построен из камня на скале, за зиму сильно промерзает и потом там все лето холодно. Поэтому мудрые Далай-ламы переезжали на лето в эдакий садово-дворцовый комплекс с труднопроизносимым названием. А потом, к зиме, когда камень и скалы Поталы прогревались солнцем, переезжали в каменную обитель до будущей весны.

Норбулингка — действительно красивый сад с прудами, дорожкам, пагодами. Все вокруг усажено и украшено цветами. Красиво.

Однако, как и в Потале, как и в любом другом месте, все, что связано с Далай-ламой, нельзя фотографировать. Все прошли, все посмотрели. Музей. При живом хозяине.

После экскурсии мы прошлись по сувенирной барахолке, что окружает Храм Джоканг. Множество ларьков и торговок предлагают всякую всячину. От антикварных ценностей и реликвий, до откровенного барахла. «Чипа-чипа-чипа-чипа!», — кричат торговки. Хватают за руки, тянут от одного прилавка к другому. Смешно и трогательно с одной стороны, но навязчивость быстро утомляет. А надо еще торговаться, чтобы сбить цену в 2-3 раза. И ведь никуда не денешься: завтра уезжаем. А когда еще сюда вернешься? Ближе к вечеру измотанные торгом, шумом, проблемой выбора, но загруженные сувенирами, возвращаемся в отель.

Перед ужином я уговорил своих двух друзей посмотреть еще на ночную Поталу. Парни были измотаны не меньше моего, но согласились. И не прогадали. Потала ночью подсвечена и потрясающе красива. «Потала небесная и земная» — так называется эта фотография.

Вернулись домой и сразу прошли в ресторан при отеле. Тут получился конфуз. Вошли, сели. Подбегает официант и что-то нам объясняет по-китайски. Мы ничего не можем понять, кроме как 27 юаней с человека (7 юаней — 1 доллар). Мы-то были уже на все согласны. Говорим ему, мол, неси давай еду. Он нам уже на бумажке пишет: 27, с тебя, с тебя и с тебя. На, говорим, возьми сотню и дай поесть уже! Нет, говорит, деньги потом. Но убежал, наконец, на кухню. Через минуту принес супчик — жиденький, но мы его похлебали. Потом принес рис и жаренные овощи — поели. Смотрим, несет еще чего-то там китайско-кисло-сладкое — поели. Стоит рядом, лыбится. «Нормально?» — спрашивает (мы так решили). «Нормально!» — говорим. Он шнырк на кухню и еще лапши несет тазик, а потом, грибы жаренные и еще рис с курицей… Тут до нас стало доходить, что это у них система такая: платишь 27 юаней и ешь сколько можешь (или пока не лопнешь). Стол заставлен полностью. Мы что смогли, съели, конечно, но половина еды все-таки осталась… Неудобно получилось, но что поделаешь, боюсь, китайский мне уже не выучить.

Наутро у нас был намечен ранний подъем, завтрак и старт в неизвестность, в направлении Священной горы Кайлаш.

Рано утром мы отправились в путь. Все утро ехали вдоль русла Брахмапутры. Дорога была относительно хорошая: асфальт, две полосы. Местами дорожное полотно было разрушено, селями, но Land Cruizer 4500 уверенно справлялись с временными неровностями дороги. Так мы ехали и ехали час за часом. Примерно через каждые 50 км или час езды мы останавливались на чек-постах, отмечались и ехали дальше. Иногда мы приезжали к чек-посту раньше назначенного контрольного времени и тогда останавливались чуть не доезжая поста за поворотом и ждали своего времени. Предприимчивые тибетцы тут же организовывали в таких местах импровизированные мини-рынки и предлагали сувениры. На одном из таких развалов мне попался на глаза странный амулет: темно-коричневый, почти черный продолговатый камень с белым орнаментом. Внутри дырка. Эдакая большая бусина. Незамысловатый, но лаконичный рисунок. «Что это?», — спрашиваю. «Джхзхи», — отвечает, попутно оплевав меня, выговаривая это слово. Утерся. Покрутил бусину в руках. Чувствую — моя. Надо брать. «Зи? — Джхзхи!», — кивает. На этот раз успел увернуться. «Сколько?». «С ума сошел?». «Это что, по-твоему, алмаз?». Препирались довольно долго, но не очень продуктивно. Звучит команда: «По машинам». Ладно, говорю, забери, дорого». Отдал камень. Побрел к джипам. Догоняет уже у машины. «На! — говорит, — давай сколько не жалко!». (Весь диалог велся на русском с моей стороны и на тибетском, с его, но каким-то образом мы понимали друг друга.) Я порылся в кошельке. «Вот столько могу. Держи». Протягивает мне камень. Пожали руки. Поехали.

Позже я узнал, что приобрел в тот раз бусину Дзи. Это священный амулет, который тибетцы наделяют неведанной мистической силой. Дзи оберегает, направляет, помогает. Даже может принять на себя смертельный для хозяина удар, при этом, правда, сама бусина «гибнет». Я проносил ту бусину на шее три года. Вот так она выглядит сейчас.

Вскоре мы поднялись по новому серпантину на высокий перевал. Дальше асфальт закончился. Мы спустились к потрясающе красивому озеру. Ямдрок Цо. «Цо» — по-тибетски озеро. Ямдрок — священное озеро. Я заметил, что тибетцы «назначают» священным все красивые места. Красивый — значит Священный. На берегу устроили пикник и даже искупались. Вода прохладная, но терпимо. Едем дальше. Грунтовка, пыль, буераки. Это что нам все полторы тысячи верст в таких условиях трястись? Едем. Из одной долины в другую. Впереди городок. Раскинулся вокруг высокого холма, на вершине которого угадывается крепость. «Гьянтзе», — говорит водитель (ударение на последнюю гласную). В Гьянтзе подъехали к монастырю. «Пелкор Чоде», — говорит руководитель (ударение на последнюю гласную). Вошли внутрь. Широкий двор. Справа Гомпа, слева — странное сооружение, напоминающее буддийскую ступу. «Кумбум».

Сперва идем в Гомпу. Там можно фотографировать (за небольшие деньги). Руководитель рассказывает, что здесь хранятся древние реликвии. Храм находится на отшибе, и до него не добрались активисты «Культурной революции». Внутри древние статуи, монахи читают мантры. Красиво, торжественно, интересно.

Пленка (а снимаю я исключительно на фотопленку) быстро кончилась. Я похлопал по карманам, порылся в кофре, в рюкзаке. Пусто. Забыл в машине. Побежал к джипам. Закрыты. Водителей, которые, я точно видел, расселись в тенечке у забора, и след простыл. Что ж такое, думаю! Заглянул в соседние магазинчики — никого. Ладно, думаю, так всю экскурсию пробегаю. Видимо что-то там мне нельзя фотографировать. Вернулся в Гомпу. Вот и наши. Идем в боковую комнату, из которой доносятся стук барабана и какая-то очень жесткая мантра. Комната Махакалы. Большая статуя в центре. С ног до головы завешана шелковыми шарфами. Говорят, эта статуя очень страшная, и человек, увидев ее, может умереть. Стук барабана и вибрация мантры вызывают внутри, в районе солнечного сплетения, какой-то резонанс. Спешим покинуть этот неуютный зал.

Выходим во двор и направляемся в Кумбум. Это действительно ступа, но в ней организованы комнатки, в которых стоят статуи. Комнат 108. Руководитель подсказала эдакую забаву: входишь в комнату с закрытыми глазами, закрываешь дверь, стоишь расслаблено. Через некоторое время перед внутренним взором проступает образ. Открываешь глаза. Образ сохраняется, хоть ты и стоишь в полной темноте. Потихоньку открываешь дверь, и Образ материализуется в Статую. Потрясающий эффект! Делал так несколько раз. Образ сам проявляется в голове. В очередной комнате меня вдруг пронзил сильнейший ужас. Мгновенно открыл глаза и распахнул дверь. В комнате стояла статуя Ямантаки. Гневная форма. Статуя безобидная, но образ в голове был очень страшный. Больше экспериментировать не хотелось. Еще отметил особенность: не снимешь шапку — обязательно стукнешься головой о перекладину дверного проема. Снимешь — нормально. Солнце припекает. Оденешь кепку, забудешься — бум… Обошли все комнаты. На самом верху большая статуя Будды. Очень интересная получилась экскурсия, хоть и без фотоаппарата.

Вышли с территории монастыря. Водители джипов сидят в тенечке у забора… Расселись по машинам и поехали в Шигатзе (ударение на последнюю гласную).

Из Гьянтзе в Шигатзе идет хорошая асфальтированная дорога. Джипы движутся уверенной колонной. Мы смотрим в окна, любуемся пейзажами. Дорога проложена по неширокой равнине. Кругом поля, небольшие селения. Вдали холмы. Высота 3700 м. Крестьяне жнут ячмень — основной продукт питания тибетцев. Из ячменя делают цампу, для этого ячмень сперва обжаривают, а потом перемалывают в муку. Эту жаренную муку смешивают с молоком, чаем, пивом или просто с водой. Получается такой комок, похожий по консистенции на глину или пластилин, его едят, отщипывая по кусочку. Путь в Шигатзе неблизкий. Едем уже второй час. Вдоль дороги идут толпы школьников. Видимо занятия в школе закончились, и они спешат домой в свои селения-хуторки. Тибетских школьников китайское правительство нарядило в истошно-голубые спортивные костюмы марки «Адибас» или «Абидас». На шеях у многих красные галстуки. Занятное зрелище. Школьники чумазые и, в большинстве своем, сопливые (в прямом смысле слова), машут нам руками и что-то кричат. Мы машем им в ответ, но ничего не кричим, а только улыбаемся.

Вскоре плотность домов вдоль дороги увеличилась, а полей уменьшилась. «Шигатзе», — говорит водитель. Стоит ли напоминать, что ударение на последнюю гласную? В тибетском языке все ударения делаются на последнюю гласную. Всегда. Во всех словах. В этой связи, вспоминается случай, когда мы поехали на такси фотографировать ночную Поталу: говорим шоферу: «пОтала» — не понимает, «потАла» — мотает головой, показываем руками в сторону центра и изображаем что-то большое. «поталА!», — догадался наконец наш сообразительный таксист: «Садитесь, подвезу…»

Почему вспомнилась Потала? А потому что при въезде в Шигатзе там обнаружилась уменьшенная копия лхасской Поталы. Такая же, но поменьше. И Потала и холм — поменьше.

Смеркалось. Мы поселились в отельчик, сходили на ужин в ресторанчик, помылись под душем и завалились спать. Именно в таком порядке. Если группу распустить сначала мыться, а потом на ужин — считай никого уже и не собрать…

Утром идем в монастырь Ташилхунпо. И монастырь и весь Шигатзе — вотчина Панчен-ламы. Его сейчас нет. Какая-то там мутная у них история получилась. В общем, нет его сейчас. А вообще, Панчен-лама — это второе лицо Тибета. Монастырь Ташилхунпо был основан в середине XV века. Он достаточно большой. Несколько храмов со ступами, содержащими прах предыдущих Панчен-лам, Большой Храм с самой большой в Тибете статуей Будды. Ходим, все смотрим. Фотографировать можно, но за безумные деньги: 100$ с разрешения и 200$, если увидят, что исподтишка. Я не стал платить. Дорого. Да и сфотографировать 26-метровую статую Будды, в зажатом пространстве храма, практически невозможно. Поснимал монашков во дворе.

В общем и целом интересная и познавательная получилась экскурсия. В «маленькую» Поталу мы почему-то не пошли.

После посещения Ташилхунпо, мы пообедали и поехали в Пуентсолинг. Это монастырь и какое-то место Силы, как объяснила нам руководитель. Ну что ж, Силы так Силы. Поехали. С десяток километров по асфальту, потом джипы съехали на проселок и углубились в узкое ущелье вдоль русла реки между гор. Дороги, можно сказать, там не было. Одно направление. Ехали мы по этим ухабам часа три. Ущелье постепенно расширилось и превратилось в широкую округлую долину. На одной половине долины поля и селение. На другой — разрушенная крепость на вершине горы и Гомпа у подножия.
Долину делит на две части река. Через реку перекинут современный мост. Мы проехали селение, мост и остановились чуть не доезжая Гомпы на полянке среди старых ив. В ивах журчал ручей.

Водители принялись разбирать багаж, расставлять палатки, кухню, столовую. Мы им помогали. Пока возились с палатками, повар вскипятил воду, сели пить чай. К нам подтянулся крайне пыльный дед. Юка сказал, что это мельник. Он мелит цампу. Сходили, посмотрели его мельницу. Водяная. Работает от ручья. Он нам все там показал, мол, тут воду перекрываешь, сюда течет, потом вот так и вот так… Пока он нам объяснял основы мукомольства и ирригации, умудрился направить ручей на наши палатки и их подтопил. Мы кинулись все переставлять, потом сушить. Потом к нам пришла целая делегация монашенок из соседнего женского монастыря.

Стояли в тенечке, шушукались. Потом вдруг рассмеялись и дружно убежали. Двое смелых остались. Мы напоили их чаем с печеньем.
Ближе к вечеру мы собрались на экскурсию в монастырь Пуентсолинг.

Монастырь стоял на холме чуть выше нашего лагеря. Наш руководитель была лично знакома с настоятелем и, по-видимому, с нетерпением ждала с ним встречи. Мне же было все равно, ведь я никого лично не знал. Наконец, все собрались и мы стали подниматься на холм. У входа на территорию монастыря стояло несколько чортенов. Между чортенов бродил монах с веником и подметал навоз. Делал он это как-то странно: сметет в кучу, потом разметет. Создавалось впечатление, что он не затем вышел, чтобы подметать, а затем, чтобы посмотреть на нас. Руководитель внимательно посмотрела на согбенную, укутанную с головой фигуру, и признала в ней своего приятеля — настоятеля монастыря Пуентсолинг. Окликнула его по имени, он тоже ее узнал, обрадовался, мы тоже обрадовались, и все вместе пошли в его владения. Странное дело, я ведь точно знал, что это не простой монах подметает навоз у входа! А он что? Вышел посмотреть кто идет? Если бы его не признали, он, наверное, улизнул бы от нас в свою келью и все. Гомпа-то была уже закрыта. Но, раз мы все оказались друзья, настоятель лично повел нас в Храм. По пути он окликнул молодого монашка, и тот сбегал за ключом.

Я тем временем совершил Кору вокруг храма. Вдоль стен Гомпы сплошь стояли камни с изображением будд и бодхисатв.

Мы поднялись по ступеням и вошли в Храм. Внутри было сумрачно. Хорошо, что мы собирались возвращаться затемно и взяли с собой фонарики. Мой совет: будете в Тибете, пойдете в храм — берите с собой фонарик, не прогадаете. Вообще, Пуентсолинг оставлял впечатление какой-то запущенности. Фрески закопченные, лавки засаленные, на полу толстый слой из жира и копоти. К перилам вообще прикасаться не хотелось. Настоятель посетовал, что у него осталось лишь несколько молодых послушников и порядок наводить попросту некому. Тем не менее, в монастыре было ощущение какой-то таинственности и незримой мощи. Возможно, это даже было правильно, что храм не был обновлен и отреставрирован — в нем ощущался дух старины. Дымились благовония, на лавке лежало несколько книг.

Остальные были разложены на полках. Благодаря дружбе нашего руководителя и местного настоятеля, все можно было смотреть и фотографировать. Мы обошли главный зал. Настоятель повел нас в следующий. Там оказалась трехмерная мандола Калачакры. И ее можно было сфотографировать!

Потрясающе! Но это были еще не все чудесные реликвии. Вдоволь насмотревшись на мандалу, мы пошли дальше и поднялись на этаж выше. Монашек начал отпирать замок в одну из комнат. Замок не поддавался. Он сбегал за другим ключом — бесполезно. Наши мужики принялись ему помогать. Я же им заметил, что наверное, так надо. «Зачем ломиться, куда не пускают? Это же Тибет!» Сам того не замечая, я стал все менее категорично относиться к происходящему вокруг. Тибет оказывал на меня свое таинственное воздействие. «Нож у кого-нибудь есть? Нужен нож!» Я хлопнул себя по карману: «Вот складешок. Смотри не сломай…» Странно смотрелся нож в храме на моей ладони. Зачем я его взял? Я ведь сам сказал, что не надо идти туда, куда не пускают, и у меня же оказался нож для взлома. Странно это все… Что-то там у ребят хрустнуло, и дверь распахнулась. Мы вошли в узкую комнату. Впереди был алтарь. На алтаре лежала большая белая раковина. Монашек взял ее и принялся в нее дудеть. Звук был мощным и очень глубоким. В районе солнечного сплетения ощущалась мощная вибрация. Руководитель объяснила, что тот, кто хоть раз слышал звук этой раковины, уже не попадет в ад… Рядом в стеклянном шкафу стоял деревянный посох, завязанный в узел. Нормальный такой, деревянный, достаточно толстый посох, завязанный в узел. Та еще реликвия. Ключа от шкафа не было (за ним нужно было бежать к председателю колхоза на том берегу реки), а через стекло фотография не получилась. Но я это видел.

Стемнело. Мы попрощались с настоятелем и вернулись в лагерь. Он пригласил нас придти к нему на следующий день на утреннюю службу. Мы пообещали, что придем. В лагере нас ждал ужин. Это были рис и разнообразные жаренные овощи. После ужина спать было рано, и руководитель принялась рассказывать разные случаи из своих путешествий, перемежая их правилами и догмами тибетского буддийского учения. Было очень интересно и таинственно. Горели свечи. Ветер колыхал стенки большой палатки, служившей нам столовой и кают-компанией. За палаткой журчал ручей. Атмосфера была доброй и непринужденной. Я искренне наслаждался приятным чувством момента. Речь зашла о том, что какие-то знакомые руководителя ездили в Индию учиться высшим аспектам медитации, при которых человек становится проводником космической энергии — у человека тогда открывается темечко на голове, и туда, мол, даже можно вставить палочку. И вот один ученик оказался у них непоседой, все время ерзал, и у него дырка открылась не на макушке, а сбоку, и веточка у него торчала вбок. Тут все дружно рассмеялись. При этом чей-то фонарик, лежащий на столе, вспыхнул и заморгал в такт нашему смеху. Все сразу притихли. Фонарик тоже погас. Попробовали включить его сами — безрезультатно. Фонарь оживила только смена батареек. Слегка шокированные происшедшим, мы разбрелись по палаткам.

Утро. Ясно. Прохладно. Выползаем, как это водится в горах, на солнышко, чтобы греться. На солнышке тепло. Быстренько завтракаем, собираемся и идем в Пуентсолинг Гомпа на утреннюю молитву. Запихиваю в рюкзачок фотоаппараты, объективы, вспышку. Взвесил на руке… Ну, чего же он такой тяжелый! Надо что-то выложить. Вот какого лешего я таскаю везде с собой эту железяку: Nikon FM-3a с Цейсовским полтинником (Carl Zeiss Planar T* 50 mm F/1.4 ZF)? Классная «машинка»! Кто спорит!? Гениальный фотоаппарат с гениальным же объективом. Но весит… Железяка. В сторону! Леечка маленькая MINILUX… Титан. Это уже совсем про запас. Так. А, возьму-ка я один автофокусный Nikon F-80 с 28-105 и вспышку к нему! И все! И даже рюкзак не нужен! Пока перебирал свое «вооружение», группа уже дошла до монастыря. Догоняю. Входим в храм.

Там настоятель сидит в центре зала и читает мантры. Рядом три или четыре молодых монаха. Они подхватывают молитву, когда приходит их черед. Большой темный зал. В былые времена здесь проживало несколько сотен монахов. Я ловлю взгляд настоятеля, показываю взглядом на фотоаппарат: можно? Он изобразил лицом, что можно, но не нужно. Я внутренне согласен с ним. Отложил фотоаппарат. Сижу, слушаю мантры. Сознание размывает поток звуков. Благодать. Служба закончилась.

Мы пошли вверх к разрушенной крепости. По пути нам попался большущий камень. На нем ряд следов. Как будто кто-то шел по камню и оставил на нем свои следы. Говорят, что когда человек достигает высот духовного развития, материальный мир для него перестает существовать. Вернее меняются законы мироздания. Камень становится подобен глине. «The Matrix». На мой взгляд, спорно. Делаю пару снимков этих следов. Пленка закончилась. Открываю крышку, чтобы сменить пленку, крышка отваливается от корпуса. Вот те раз! Покрутил в руках крышку. Петля как ножом срезана. Вот дела! Что-то опять нельзя будет фотографировать? Нет, ну у меня бывали ситуации, когда фотоаппарат отказывался фотографировать артефакты, но чтобы так, сразу насмерть!? Или это мысли о том, что без толку таскаю с собой запасные фотоаппараты, материализовались таким образом? Очень все это странно.

Поднялись на верхушку холма. Руководитель еще раз акцентирует внимание, что это место Силы. Я уже в это верю. Возвращаемся в Гомпу и идем на прием к настоятелю. Он принимает нас по одному. Мой черед. Вхожу в комнату. Он сидит напротив окна. Опускаюсь перед ним на колени. Он берет ладонями меня за скулы, наклоняется и мы касаемся с ним лбами. Он что-то бормочет. Потом отстранился, посмотрел мне в глаза, рассмеялся и легонько хлопнул меня ладонью по лбу. Я ничего не понял из этого ритуала, но на лице осталась теплота его рук, а внутри ощущение его присутствия. Я сделал подношение и побрел в лагерь.

Лагерь свернули. Любимый фотоаппарат сломан. Покрутил железный Никон с «полтинником». Непривычно. Удобно было с зумом. Приблизил-удалил, скадрировал. Пластмассовый зум с ручной фокусировкой как-то не хотел наводить на резкость по матовому стеклу. Цейсовский же Планар был настолько прецезионен, что в душе стала просыпаться надежда. Что ж. Пусть так. Буду без зума. Вот есть нормальный (это термин) объектив и все. Им и буду работать. Посмотрим, что из этого получится!

В общем Пуентсолинг оставил о себе смешанное ощущение величия и недоумения. Было о чем подумать в дороге. А проселочная дорога, достаточно быстро вывела нас на новенький хай-вей. Прекрасно! После ухабов и рытвин проселка, шоссе выглядело как дар небес. Мы мчались все дальше и дальше. Дорога поднималась на перевалы и спускалась в долины. Так мы ехали несколько часов. Временами нам попадались участки, где дорога еще строилась. Тогда мы съезжали на обочину и ехали некоторое время по грунтовке.

Продолжение истории здесь