«Generation П»: WOW! Татарский жив!

Родившись в лучшей стране мира, научившись определять где «право» и «лево» по октябрятской звездочке, с трепетом принятый в пионеры, чтобы затем, с замирающим от святотатства сердцем, разрисовать свой мятый галстук синей ручкой, стоя в очереди за хлебом в вареных джинсах, поглядывая на электронные часы «Montana», ты удовлетворенно отмечал: «Как же здорово, что все развалилось до того, как меня приняли в Комсомол». Переболев блондинкой из «Санта-Барбары» и оставив позади заблеванную выпускным вечером школу, ты по инерции оказался в институте для того, чтобы было какое-то «высшее». Сидя на лавке в парке, пропивая первые заработанные деньги за сбор подписей в пользу «Яблока» или «СПС», а затем, идя по ночному городу пахнущий портвейном из железного ларька, ты опасался встречи с гопниками и ментами. Голосуя за Ельцина после промозглого рок-концерта, ты смеялся над родителями, отдавшими твой ваучер «МММ» или «Хопер-Инвест». Ты влюблялся и ощущал полной грудью биение жизни, собственную силу и прекрасное рыночное «завтра», к которому непременно приведет пусть пока и не вполне ровная, заваленная мусором и окурками дорога перемен. Но перемены все не заканчивались, они, казалось, будто взрослели вместе с тобой и твоим крепнувшим цинизмом.

Вслед за внешними кризисами и дефолтами ты внезапно ощутил кризис и потерянность внутри, смутно впервые осознав, что в новый изменившийся мир ты вступил инфантильным и безобидно-наивным существом, с неудобным чемоданом прекрасного и бесполезного совкового багажа. Вот тут, в этом месте в 99 году, когда ты почти забыл пенистый вкус «Пепси» и окончательно переориентировался на жесткое выгрызание из жизни liberal values, ты и познакомился с Вавиленом Татарским — самым любовно вырисованным автором, нежным и поэтически легким, потрясающе конъюнктурным и оттого совершенно живым героем Пелевина. Образ Татарского навсегда поселился в тебе пронзительной ностальгирующей улыбающей эмоцией, с которой ты пошел дальше по ставшей уже более чистой, но, увы, безымянной теперь дороге в никуда. «Туборг» в твоей руке стремительно менял свои этикетки, становясь все хуже и хуже на вкус, наивные девяностые сменились расчетливыми двухтысячными; «Поколение П» растворилось в них...

Поэтому ты не мог не быть в кинотеатре. Даже после подлых предательств всех экранизаций мира, после разочарований поделок отечественного кинопрома, после слухов о мучительно-долгой проблемной съемке картины, даже после знакомства с актерским составом, несущим за собой тяжелые стереотипы, диссонирующие с твоим прочтением, даже после тревожного просмотра в Интернете не вдохновляющих и грубых трейлеров фильма Гинзбурга… ты не мог не пойти, чтобы не отдать долг уже классическому для тебя персонажу.

В кинотеатре ты нервно ощутил знакомую всем футбольным болельщикам сборной России беспокойную предматчевую мысль: «Только бы не обделались!» Но первые же мгновения фильма, погрузившего в осязаемую плотную атмосферу реальности девяностых, развеяли все страхи, оставив лишь вкусное удовольствие. Все стереотипы были разбиты в прах если и не выдающейся игрой актеров (среди которых были и непрофессионалы), то, во всяком случае, старательно и бережно переданным литературным духом оригинала. Главное открытие в интуитивной точной игре и новом образе Епифанцева, сумевшем превратиться из перекаченного брутального мачо полукриминальных сериалов, в того самого, нашего, ранимого интеллигентного Ваву. Лучшая блестящая его роль!

Уже только за эту неубитую надежду можно простить и принять многое: и современные рекламно-проплаченные конъюнктурные брендовые вставки (уж тут они вполне уместны), и также просто откровенные товарно-знаковые «замены» (видимо, не со всеми договорились). Можно простить вольность с продлением времени действия произведения, так и ввод нового, видимо, призванного энергично простебать путинскую современность персонажа Панина. Вполне органичны и не отталкивающе убедительны Фомин-Морковин, Гордон-Ханин, Григорьев-Сергей. Роскошны — Ефремов-Азадовский, Охлобыстин-Малюта, Тактаров-Вовчик, Литвинова-Алла. Нераздражающе обычен в типовом амплуа мудрой черепахи Меньшов-Фарсейкин. Радует и совершенно неузнаваемый удивительный Шнур-Гиреев. Кино не отягощено подробностями теоретических откровений духа Че-Гевары и, вкупе с добротной анимацией мухоморного и алкогольно-ЛСДшного трипа Татарского, вместе со сносными компьютерно-презентационными вставками-коллажами, и удачно оживленными концепциями безбашенных рекламных роликов, смотрится вполне динамично и неразрывно. Большое количество цитат прямого оригинального текста в сценарии дает возможность правильно почуять язык Пелевина даже тем, кто вообще не знаком с его творчеством, ну а те, кто знаком, имеют возможность приятно жмуриться от удовольствия от практически прямого «чтения» с экрана любимых строк и сцен.

По своему посланию, по компиляции определенных цитат и акцентов, кино Гинзбурга оставляет несколько более «тяжелое», отчасти гнетущее философичное впечатление по сравнению с легкостью книжного оригинала Пелевина. Это не делает его ни лучше, ни хуже (this game — has no name), главное, что фильм четко находит короткий путь к сердцу своей таргет группы, заставляет задуматься, а это значит — что он (фильм) состоялся.

Картина Гинзбурга заслуживает второго просмотра и уверенно тянет на твердые 4 (четыре) вау-балла!

(Пяти баллов быть не может, поскольку только один человек может подняться к богине Иштар на самый верх зиккурата.)

Обсудить фильм