Гибель мира глазами Триера

Белый лимузин, если снимать его сверху, напоминает гроб. Машина не могла сделать поворот на узкой сельской дороге, хотя несколько неуклюжих попыток все-таки было предпринято. В лимузине сидели жених и невеста, торопившиеся на празднование своей свадьбы в загородном особняке. Ничего не добившись от авто, новобрачные двинулись пешим ходом и опоздали на два часа. Хорошенькое начало свадьбы. А конец ее был еще лучше и наступил очень, очень скоро. На следующий буквально день.

Но дорожный казус — это начало истории. Начало фильма — другое. В прологе на Кирстен Данст (лицо — крупный план) под Вагнера сыплются мертвые птицы. В рапиде. Она утопает в протоке Офелией с картины Миллеса (очень похоже). Продирается в рапиде же сквозь топи в подвенечном платье, по колени опутанная волочащимися нитями. И брейгелевских тревожных «Охотников на снегу» показали. Метафоричные кадры перебиваются кадрами «из космоса», на которых планета Меланхолия неумолимо идет на стык с планетой Земля. И стыкнулись они аккурат в тот момент, когда Вагнер достиг высшей точки драматического накала. Не исключено, что фон Триер поставил перед собой такую задачу: добиться саспенса, еще в прологе раскрыв карты и рассекретив интригу. Можно ли испытывать волнение, если все известно заранее? Можно, если за дело берется фон Триер.

Эту историю я увидела как «Жертвоприношение» наоборот. У Тарковского мужчина спасал мир от гибели. У фон Триера женщина гибель мира накликала или как минимум — приветствовала (из высших соображений). А еще Тарковский безнадежно серьезен и режиссерское свое высказывание подает как откровение, не меньше. Ларс фон Триер восхитительно глумлив и ироничен. Зато в обеих историях присутствует ребенок, симпатизирующий герою/героине: сын — у Тарковского, племянник — у датского его коллеги. И обязательные тарковские лошади, символ движения, а следовательно, жизни, по «Меланхолии» проносятся в большом количестве. Вернее, тревожатся, ржут и не подчиняются всадникам, предчувствуя скорый конец всего.

Главная героиня Джастин — немножко ведьма. То есть она чувствует, знает и понимает больше, чем остальные, чем ее старшая сестра, жених или рационально мыслящий деверь. Ведьма присутствовала и в «Жертвоприношении» Тарковского: служанка, от которой зависело не допустить конец света. А фонтриеровская ведьма апокалипсиса очень ждет и приближает разными магическими обрядами. Принимающими, как полагается, эротическую форму. Например, отымев в свадебную ночь малознакомого парня на поляне для гольфа (позиция сверху). Либо распростершись обнаженной на берегу протока в призывной позе, вся в бледном сиянии Меланхолии. И не потому, что зла. А потому, что мудра. И ей доподлинно известно: «жизнь есть зло». Сам жизненный процесс, а не поступки, совершаемые людьми. Не спрашивайте, почему. Доказательной базы не приводится, это аксиома. Особенность мироощущения. Или такое высшее негуманитарное знание.

«Жизнь есть зло» — ключевая фраза в фильме. Героиня произносит ее сдержанно и безэмоционально. Совершенно не с тем посылом, с каким каждый из нас хоть раз желал окружающим: «да чтоб вы все сдохли!..» Сестра Джастин Клэр придерживается на этот счет другого мнения. Сестре страшно и совершенно не хочется.

Но история Клэр — это вторая часть картины. Первая часть называется «Джастин» и там рассказывалась история разладившейся свадьбы и брака, распавшегося на следующий день. И невесты, честно попытавшейся сделаться, как все, но изначально такой не являющейся. Ее инаковость и стала причиной того, что благие намерения завершились скандалом. В отличие от статики пролога, сцены свадебной вечеринки сняты прыгающей камерой, что вызывает у зрителя ощутимый дискомфорт, до головокружения и боли в глазах. Соответствующий дискомфорту невесты, веселящейся из чувства долга (слово сестре дала).

Все на этой свадьбе шло не туда. Чудил склеротик-отец. Шокировала гостей и пророчила браку крах мать невесты. Босс-рекламщик требовал родить ему слоган прямо за пиршественным столом. А потому что не в свое дело ввязалась героиня, уступая настойчивым просьбам добропорядочной сестры. И ведьминская сущность Джастин сделала компромисс с обществом и приличиями невозможным. Уехал обиженный жених. Неотвязному боссу был выдан знаменательный слоган: «ничего». Глобальное «Ничего» и как его достичь — единственная и настоящая цель Джастин. Что до босса, то он расценил слоган как заявление об увольнении, и не ошибся.

А потом героиня впадает в состояние, внешне напоминающее сильное нервное истощение, из которого ее пытается вывести сестра — воплощение нормальности и социальных императивов. Как соблюсти приличия в момент светопреставления — то, что серьезно заботило сестру Джастин. Зовут, кстати, ее Клэр, то есть светлая. Натура Джастин — ночная, лунная, иррациональная. Свет и порядок, мрак и хаос — нормальная бинарная оппозиция. И можно предположить, что асоциальным поведением и вегето-сосудистой дистонией (и что там еще значилось в анамнезе?) Джастин реагирует на считываемые из космоса сигналы о грядущем конце.

Сестра окружает Джастин заботой. Но Джастин не может ни любимое блюдо съесть: мясо кажется пеплом на вкус (прозрачней некуда). Ни в наполненную ванну сесть, еле-еле заставили пальцы окунуть. Тут же выдернула руку, как из огня, и разрыдалась. Хоть вообще водные процедуры Джастин любит и на свадебной вечеринке сбежала от гостей и погрузилась, не сняв даже фаты. А у Тарковского, например, в фильмах вода — архаическая мифологема. Отсылающая к всемирному потопу. Это стихия, которую невозможно остановить, место гибели или знак утрат. Продолжите, кому не лень, цепочку.

А закончилось все, как и обещали. «Умерли все». И те, кто не верили и теоретизировали (муж сестры). И те, кто боялись и искали спасения (Клэр). И те, кто ни о чем не догадывались (племянник). И те, кто поняли все и знали, что так надо (Джастин). Две женщины и дитя сложили на пригорке из жердей остов вигвама и уселись внутри по кругу, держась за руки. Что тоже выглядело как жертвоприношение самого дорогого и любимого. Жертвоприношения во имя высшей цели: прекращения жизни как феномена, чтобы с ней прекратилось зло. Они сидели, а Меланхолия неотвратимо приближалась под Вагнера.

Было страшно, было больно и немножко жалко. Но так было надо.