Кысь. Татьяна Толстая

Когда читаешь книги, написанные стилизованным под деревенско-простонародно-старославянский языком, то на ум обычно приходит классика. Помните, как кинорежиссер Якин из бессмертного гайдаевского фильма объясняется с Иваном Грозным: «Вельми понеже» и «Иже херувимы». Как правило, на такую неловкость обречены тексты, написанные на неродном для автора языке. Справедливости ради замечу, что стилизация писательнице удалась, все выглядит и читается почти органично.

Грустную историю рассказывает своим читателям г-жа Толстая. Дескать, Взрыв приключился на Земле ядерный. После него большая часть народу повымерло, а оставшиеся стали заново жизнь строить. Только не очень хорошо это у людей получалося. Деградировали они, сердешные, и умственно и физически. Ерунды всякой себе напридумывали да и поверили в нее со всем пылом травмированных душ. Особенную склонность к мракобесию, разумеется, проявляло население, народившееся уже опосля катастрофы. И только свет просвещения, зримым проявлением которого стали книги «старопечатные» дает человечеству шанс к возрождению.

Фантазия, с которой Татьяна Толстая бытописует «прекрасный новый мир», к сожалению, родом из детства. Еще у незабвенного Чуковского «кошечки залаяли». А у Толстой заяц крылатый, ягоды кричащие, яйца черные, куры летающие. Если же брать концептуальную сторону романа, то вкратце ее можно определить как энциклопедию ценностей и страхов советской интеллигенции. Так сказать, литературно обработанный манифест. Тут и нелюбовь к государству во всех его формах, твердая убежденность, что любая власть стремится к тоталитарности. Пренебрежительное отношение к людям физического труда. Как же, такие низменные интересы, а где же «звездное небо над головой». Вслед за процитированным Кантом, твердая вера, что человек по природе своей зол и стоит только ослабнуть одухотворяющей роли интеллигенции, как он тут же с большой охотой возвращается в скотское состояние. Причем, между скотским состоянием, как его понимает Толстая, а именно: отсутствие свободы, давальческая экономика, псевдолиберальная риторика властей и социалистическим обществом, сложившимся в Советском Союзе к 1970 году существует прямая аналогия. Даже главный враг всех образованных людей — цензор-полицейский-борец с книгами Кудеяр Кудеярович по описанию сильно напоминает Михаила Суслова, одного из главных пугал советского идеологического андеграунда 70-ых. В общем, читать и бояться и плакать.

Впрочем, роман не лишен рефлексии и в нем очень причудливо переплетаются ирония и повод для нее. Достаточно запутанно, чтобы произведение сочли выдающимся и культовым. А посему позор еще не читавшим его.

Рекомендуется внебрачным детям Валерии Новодворской, а также прямым потомкам разрушителей Бастилии.