«Мы похожи на детективов»: интервью с уральским эпидемиологом в разгар пандемии COVID-19

Работа эпидемиологов похожа на труд сыщиков и следователей. Они находят жертв, пострадавших, улики и круг контактных лиц. И так почти с каждым случаем заболевания COVID-19, не говоря уже о крупных вспышках в больницах или монастырях. Мы поговорили со специалистом-экспертом управления Роспотребнадзора по Свердловской области Ириной Бессергеневой о том, как санитарные врачи проводят свои расследования, почему выход без маски на улицу сродни нарушению ПДД, а также чем занимаются эпидемиологи в обычное время, когда люди не умирают от коронавируса по всему миру.

— Как нашли первого пациента с COVID-19?

— Первая заболевшая прибыла с неблагополучной территории из Европы. Мы тогда ее быстро нашли, затем выявили всех контактировавших с ней людей, после чего контактных госпитализировали на 14 дней для наблюдения и обследования.

К такой ситуации мы готовились с января. Мы читали сводки из Китая, из Ухани, смотрели все методические указания, которые выпускала ВОЗ, заранее выстраивали для себя схему, как будем работать. Своевременно ввели отслеживание прибывших, выдачу им документов о самоизоляции и обследовании. Эти мероприятия также проводились и нашей службой. Мы готовились, что вирус придет из Китая, но, к счастью, он пришел позже и уже из Европы. Приход вируса отсрочили, в том числе и нашими силами, а сейчас стараемся сдерживать его распространение.

— Как проходит эпидрасследование?

— Сначала эпидемиологическая бригада выдвигается в очаг распространения коронавируса. Оттуда нам оперативно передают информацию, чтобы мы могли понять, что делать дальше. Если очаг, например, в общежитии — это один круг контактных, если в частном доме — совсем другой, в многоквартирном доме — третий вариант.

Идеально, когда у нас есть номер телефона заразившегося человека, мы можем связаться с ним и до поездки в очаг выяснить, сколько там людей, где они были, с кем контактировали. Иная ситуация, когда вирус находят у сотрудника или пациента больницы. Тогда прибегаем к помощи медучреждения, если человек госпитализирован, пытаемся через сотрудников узнать его телефон. Для нас главное — оперативность.

Проще всего было проводить расследования в начале пандемии, когда люди прилетали из-за рубежа: у нас был список пассажиров и их сразу изолировали.

— А потом была вспышка в больнице № 1?

— В случае со вспышкой в ЦГБ № 1 было тяжело, не скрою. Заболело много людей, но мы были готовы. Когда узнали про очаг в больнице, собрались мини-штабом, решали, что можно предпринять, чтобы локализовать.

Одна из проблем коронавирусной инфекции в том, что болезнь может протекать в бессимптомной форме. Это может случиться с каждым, никто не застрахован. Можно обследоваться вчера, а заболеть сегодня. Об этом говорит и руководство федеральной службы, и здравоохранение.

С похожей эпидемиологической ситуацией я сталкивалась в 2009 году, когда был свиной грипп H1N1. Тогда было тяжело, но сейчас иные масштабы. Может, это звучит странно, но у каждого эпидемиолога должна быть «своя» пандемия, чтобы он проявил себя как специалист. Каждое поколение эпидемиологов проживает свою эпидемию.

— То есть до нынешней ситуации в мире вы не сидели спокойно?

— Спокойной жизнь эпидемиолога никогда не была, она скорее планомерная. Мы знали, что зимой и весной столкнемся с гриппом и ОРЗ, потом готовимся переходить на клещевой энцефалит, следом — летние кишечные инфекции, может быть, энтеровирусные инфекции с заходом на осень, далее, к зиме, — кишечная инфекция вирусной этиологии, ротавирусы и норовирусы. В обычное время мы примерно знаем, что будем делать в апреле, августе, декабре. Сейчас по-прежнему работаем со всеми инфекциями по плану, но это несопоставимо с силами, брошенными на борьбу с коронавирусом.

— Многие уверены, что ограничения — сидеть дома, носить маски и перчатки — это избыточно…

— Да, многие люди не понимают, зачем такие меры. Они считают, что их запирают дома и ограничивают их свободу, ведь это же респираторный вирус, а не особо опасная болезнь, как натуральная оспа или чума.

Мне очень хочется объяснить хотя бы на своем примере. Я понимаю, что у меня есть мама, есть ребенок и я несу ответственность за них. Я не сижу дома только потому, что не могу оставить коллег, нас и так не хватает. Но я ограничила все свои личные встречи и поездки.

Говорить в нынешней ситуации: «Если я пойду погулять, ничего не будет» — это примерно то же самое, что: «Подумаешь, поеду на 10 километров в час быстрее, от этого никому не будет вреда». Но эта вольность может стоить кому-то жизни. Мы формируем общество, несем ответственность за то, что с нами происходит. И прежде чем бросать окурки с балкона, парковать машину на газоне, не убирать за своей собакой на улице, выходить из дома без крайней необходимости (еще и без маски), нужно спросить себя: «Хочу ли я идти по двору, полному окурков, грязи и собачьих экскрементов? Хочу ли я, чтобы пострадал чей-то родной человек из-за моего сиюминутного желания прогуляться?»

— Говорят, от одного человека на улице ничего не изменится…

— Да, один человек, вышедший на улицу, не повлияет на заболеваемость, но когда из этих частностей складываются сотни и тысячи, мы можем получить ситуацию, похожую на то, что в США. Где такие же свободолюбивые граждане недооценили коварство коронавируса и не слушали эпидемиологов.

Я надеюсь, что масштабы у нас, на Урале, будут гораздо скромнее, чем в Москве, у нас другая плотность населения. К тому же все города разные, везде своя специфика, развитие ситуации отличается от города к городу.

К сожалению, мы, люди, так устроены: пока опасность далеко — в Китае, в Европе, — нам не страшно. Но чудес не бывает. Если вирус проник в популяцию, он будет циркулировать внутри нее, если не пресечь пути его распространения. Невозможно на каждого надеть капсулу или продезинфицировать весь воздух, вакцина еще в стадии разработки, поэтому единственный путь пресечения распространения сейчас — это меньший контакт с другими.

— А чем вы занимаетесь, когда в мире нет эпидемии?

— Нашу работу не видно. Никто не знает, что сделали эпидемиологи, чтобы предотвратить какие-то ситуации, например потребовав в детском садике установить фильтры для воды.

Возьмем детский сад с кишечной инфекцией. Когда случается групповая заболеваемость, наша задача — сдержать ее распространение. Мы проводим эпидемиологическое расследование: на место выходят специалисты, определяют контактных, пути передачи, берутся смывы, пробы пищи, воды. Затем узнаем, как проводилась дезинфекция, какими средствами, соблюдались ли санитарные правила на кухне. В результате мы находим все нарушения и пресекаем пути передачи болезни, обследуем всех контактных или возможные источники и купируем заболеваемость. После в ход идут административные меры.

Мы похожи на детективов: строим рабочую гипотезу, чтобы понять, как могла развиваться инфекция. Мы работаем почти во всех сферах жизни, хотя на первый взгляд это и незаметно.

— То есть вы находите то, что «тонко», и оно «рвется»?

— Все правила, нормы, СанПиНы, которые многие предприятия и учреждения считают громоздкими и невыполнимыми, на самом деле направлены на предотвращение заболеваемости. Если в соблюдении этих правил появляется пробел, который может повлечь распространение инфекции, эпидемиологи включаются в работу — организуют проверку, привлекают людей к ответственности. Это ведь касается здоровья людей.

— Помимо расследований, чем еще занимаетесь?

— Мы находимся в постоянном взаимодействии со специалистами медучреждений и детских образовательных организаций, консультируем предприятия, указывая на проблемы. У нас есть плановая работа по контролю за лечебно-профилактическими учреждениями. Следим за их состоянием и пытаемся пресечь возможные нарушения.

В службе имеются разные отделы, одни занимаются дошкольными и школьными учреждениями, другие курируют пищевые, коммунальные, промышленные объекты. Они осуществляют плановый контроль, но, если там появляются инфекционные заболевания, включаются эпидемиологи.

— Как вы пришли в профессию?

— Я закончила медико-профилактический факультет в медицинском университете, раньше он назывался санитарно-гигиенический. После окончания, как и врач, прошла специализацию. У меня был выбор: эпидемиология, коммунальная гигиена, гигиена детей и подростков или промышленная гигиена.

Но сам выбор профессии произошел совершенно случайно. Сразу после школы я без родителей пришла подавать документы. В университете мне сказали: «На лечфак ты не поступишь — там конкурс огромный, давай в медпроф. Если что, переведешься». Я даже не знала, чем занимаются «медпрофы». Набрала нужные для поступления баллы, узнала, что такое медпроф, начала учиться и поняла, что это мое. И закончила с красным дипломом.

Потом совершенно случайно узнала, что мой отец некоторое время работал помощником санитарного врача на санэпидемстанции. Наверное, судьба.

Ранее мы писали о студенте медуниверситета, который работает в «красной зоне» 40-й больницы, и рассказали, почему заветное плато отодвигается по срокам.