«Мне стало понятно, почему в здании пустынно»: журналист в коляске — о попытке получить протез

Журналист Александр Беляев много лет проработал в уральской «Комсомолке». А когда в 2019 году он из-за болезни потерял ногу, то столкнулся с проблемами, о существовании которых ни он, ни многие из нас даже не догадывались. По просьбе E1.RU Беляев пишет колонки о том, как в Екатеринбурге живется человеку без ноги. В сегодняшнем тексте Александр рассказал о своей неудачной попытке получить протез.

Я как-то пообещал читателям рассказать о том, как получал инвалидское снаряжение, обещанное многостраничным документом, именуемым «программа реабилитации». Обзавестись инвентарем пока не удалось, и скоро вы поймете почему.

Самым заманчивым было получение протеза. Вернее, даже трех. Первый — для тренировки, второй — постоянный и третий, самый экзотический, — для плавания. И вот мне через год после ампутации позвонили с протезного завода (вообще-то его переименовали в протезно-ортопедическое предприятие, но для краткости будем называть привычным именем).

Мне предложили приехать и получить обувь. Причем на обе ноги, одна из которых должна иметь искусственное происхождение. Дареному коню, понятно, в зубы не смотрят, но я все-таки поинтересовался, как мне использовать правый ботинок, поскольку обутая культя выглядела бы диковато и даже несколько неприлично.

Отсутствие протеза, кажется, удивило собеседницу, и она предложила записаться к доктору на консультацию по протезированию. Я с восторгом согласился, поскольку живых врачей не видел с докоронавирусной эры.

…В назначенный день дочь привезла меня по нужному адресу. В холле предприятия стояла мертвая тишина пустыни, две гардеробщицы скучали на фоне пустых вешалок. Мне стало страшно. Кажется, я опоздал на ярмарку запасных конечностей, которые уже расхватали шустрые инвалиды. Чувство печали и опасности усилилось, когда катился по коридору с распахнутыми дверями пустых кабинетов. Дочь вкатила меня в один из них, и мы замерли в ожидании.

Вошел доктор и строго посмотрел на меня. Первым делом он спросил, зачем я надел перчатки. Я растерялся и немного обиделся, поскольку белые силиконовые перчатки были предметом моей гордости и источником чувства превосходства над беспечными горожанами. «Вот… как-то так», — промямлил я и неожиданно для себя вспомнил слово из лексикона врача пионерлагеря, где был несколько десятков лет назад, — «Эпидблагополучие!».

Белая маска врача обнимала лишь подбородок, что делало его похожим на седого Айболита. Сходство усилилось, когда Айболит улыбнулся, и я понял, что он или прикалывается, или принял меня за сумасшедшего. Или то и другое.

Это, как ни странно, заставило проникнуться к нему доверием. Побывав в разных больницах, я давно заметил, что врач при виде больного часто старается придать лицу максимально суровое выражение, что должно означать причастность к знанию, недоступному пониманию смертного. Но, проходя мимо ординаторской, нередко слышал буйное ржание. Видимо, над рассказом о жизни пациентов.

Доктор, осмотрев культю, быстро записал что-то в истории болезни, и в воздухе повисла тягостная пауза.

— Знаете, — сказал врач тоном человека, вынужденного извиняться за чужие грехи. — Лимит на средства реабилитации в этом году уже исчерпан. Возможно, в марте вам сообщат, когда мы получим деньги.

А вы говорите — коронавирус! И не надо мне песни петь о планах полетов на Марс или новом супер-пупер-оружии, если вам денег жалко на протезы и ходунки.

Мне стало понятно, почему в здании пустынно. Но тишину нарушила дочь, решившая извлечь хоть какой-то прок из визита: «Доктор, объясните папе, что курить вредно». Мысленно я обозвал ее ябедой-корябедой. Она снова повергла хозяина кабинета в смущение, и мне стало его жалко.

Видимо, для того, чтобы сменить тему, врач посоветовал мне до получения протеза чаще пользоваться ходунками. Но, полистав всё ту же программу реабилитации, с удивлением обнаружил, что ходунки от государства мне не положены. Вот как-то вся система медицинского страхования, доившая меня и моих работодателей всю жизнь, почему-то именно на мне давала один сбой за другим.

На обратном пути в коридоре клиники на втором этаже вся стена была украшена устрашающими приспособлениями из кожи и металла. «Орудия инквизиции», — попытался пошутить я. «Садомазо», — раздалось в тишине, и я, вздрогнув, узнал голос врача. Он, видимо, направился попить чайку или выкурить любимую электронную сигарету, но обогнать коляску не позволял узкий коридор. На этом визит на протезный завод почти завершился. На память о визите я решил купить в магазине на первом этаже ходунки.

Здесь тоже, понятно, стояла музейная тишина. Лишь хозяйка салона читала за кассой книгу. Я впервые был в таком заведении, поэтому решил осмотреть всю экспозицию. У витрины с обувью меня заинтересовали ботиночки с высокой шнуровкой. Я уже хотел спросить, продают их попарно или поштучно, но взгляд на другую стену заставил замереть. Десятки женских грудей торчали из стены, словно ракетная установка «Град». Это было самое сильное впечатление дня, если не считать того, что отдал за ходунки треть пенсии по инвалидности.

На прошлой неделе Александр разобрал более глобальную проблему и рассказал о том, как тяжело в стране получить инвалидность и почему ее постоянно нужно доказывать. О том, как Александр получал документы об инвалидности, он рассказывал в этой колонке. Также можете прочитать его рассказы о том, как ему ампутировали ногу, о «доступной» среде и ужасах уральского здравоохранения. Кроме того, Александр поделился советами, как уберечь психику после ампутации и сохранить душевное равновесие.