«Здесь выживали, меняя вещи на еду»: латыш нашел на Урале лес, где в лагере от голода умер его дед

От села Фабричного в Туринском районе на север уходит странная дорога. На первый взгляд — обычный раздолбанный проселок. Только прямой, как стрела. Лишь через несколько километров замечаешь, что под слоем грунта скрыты шпалы. Тут когда-то была узкоколейка протяженностью 100 километров. В позднее советское время вдоль нее располагались то ли пять, то ли шесть деревень и поселков.

Вплоть до 70-х годов прошлого века тут были места содержания заключенных. Они начались с Востураллага, появившегося здесь в конце 30-х годов, — уральской лагерной системы печально известного ГУЛАГа. Сейчас природа поглощает последние следы тех деревень, лагерей и человеческих трагедий. По словам историков, под этими лесами лежат тысячи заключенных, погибших здесь от истощения, сурового климата или пуль надзирателей.

Карлису Бруверсу 36 лет. Он латыш, живет в деревне неподалеку от границы с Россией. По профессии он плотник, собирается открыть бизнес по продаже деревянных игрушек собственного изготовления. У него свой дом и солидный участок земли. Такой же был и у его двоюродного деда — Александерса Силинша, раскулаченного в 1941 году. Это был простой фермер, но у него во владении было несколько десятков гектаров земли и маленькая лесопилка.

Пятидесятилетнего мужчину сослали в эти леса, в лагерь № 16, затерянный посреди болот и тайги. Он умер в первую же зиму от голода и истощения, как и половина из 1800 «политических» заключенных лагеря. Об этом Карлис узнал примерно год назад из воспоминаний другого латыша, прошедшего через тот же лагерь, — он выжил и вернулся на родину, но многочисленные укусы туринских клещей сделали из мужчины паралитика.

Насекомых и других паразитов тут много, слишком много. Плотная одежда не всегда спасает от стай комаров, а кроме них — еще гнус и клещи. Вдоль бывшей насыпи узкоколейки — болота и густой лес. Раскулаченные часто попадали сюда совсем без вещей, говорит Карлис.

— Деда раскулачили вместе с женой. Им сначала обещали, что их поместят в один лагерь. Но женщину отправили под Красноярск, а Александерса — в Туринский район. Почти все вещи остались у жены. Многие заключенные выживали тогда за счет того, что выменивали у местных еду на вещи. Так выжила бабушка, а дед… Он как-то сменял последнюю рубашку на табак. Рядом с лагерем была деревня Емельяшевка, там заключенные могли что-то купить или выменять. Когда было что предложить, — рассказывает он.

Зима 1941 года была тяжелой для многих, все ресурсы отдавали фронту, в том числе и хлеб. Заключенным в глухой тайге почти ничего не оставалось. От голода и тяжелой работы (зэки работали на лесозаготовке) люди умирали десятками и сотнями. Александерс Силинш работал в местной мастерской — пилил доски для гробов, в которые поначалу клали умерших заключенных.

Потом мертвых стало слишком много и для них стали копать братские могилы — длинные траншеи, где хоронили сразу десятки тел. Чувствуя, что слабеет, Силинш попросил вырыть ему отдельную могилу. Его просьбу исполнили, тело Александерса закопали отдельно — под сосной, неподалеку от массовых захоронений. Спустя 87 лет это создаст трудности его внуку Карлису: когда он писал запросы в архивы, ему отвечали, что дед там не значится, так как похоронен вне официальных захоронений.

Всю эту информацию о деде Карлис собирал по крупицам в течение года. А потом решил найти примерное место захоронения деда. Жена и две дочери его отговаривали, но он настоял на своем. Сел в машину, взял с собой мотоцикл и приехал на Урал, намотав примерно 3000 километров до Ирбита. Там пересел на мотоцикл — он надеялся проехать по тайге на двух колесах. Но на месте Карлис понял: своим ходом ему до бывшего лагеря не добраться. Да и договориться с местными, не зная русского языка, довольно трудно. Через социальные сети он вышел на Е1.RU — мы недавно писали о тех местах в материалах о дальних уральских деревнях и узкоколейной дороге жизни.

Вместе с Карлисом мы наняли вездеход и местного охотника Максима в качестве проводника. Кратчайший доступный маршрут к месту бывшего лагеря и деревни Емельяшевки пролегает по бывшей узкоколейке от села Фабричного — по нему мы и двинулись. Максим говорит, что лагерей тут нет уже давно, от них остались лишь следы.

— Видишь, узкоколейка? — спрашивает он. — Ее зэки когда-то строили. Вручную, прикинь! Много их тут полегло, наверное.

Шестиколесный УАЗ с приводом на все свои огромные колеса время от времени зарывается в грязь по бампер. А Карлис делится эмоциями от путешествия. Ему, заядлому охотнику, тайга нравится. И вся Россия тоже:

— Когда я сюда собирался, многие говорили, что это опасно. Что водители у вас сумасшедшие, что люди недружелюбные. А я, когда доехал до Таборов, поселился в палатке на берегу реки. Утром встретил там рыбака, и он меня, незнакомого человека, к себе в гости позвал — на чай. И на гитаре мне сыграл. По-английски разговаривает, хоть и очень плохо. Вообще мне показалось, что русские очень дружелюбные люди.

За беседой с Карлисом о деде и о поездке на его могилу проходят примерно два часа. Неожиданно водитель останавливается в неприметном месте. Вроде тот же лес по обе стороны, только какой-то шутник повесил рядом с бывшей узкоколейкой знак ограничения скорости — 70 километров в час. А на холмике видна небольшая могилка — слишком свежая для времен репрессий и раскулачивания. Но это и есть то место, где раньше была деревня Емельяшевка и лагерь № 16 Востураллага.

Водитель Максим рассказал, что лагерей здесь нет уже многие десятилетия: еще в 70-е годы их перевели из этой глуши ближе к реке Тавде. Но многие заключенные так и остались здесь жить, перемешавшись с местным населением. Они и составляли население деревень, которые просуществовали до 90-х годов прошлого века. Занимались тем же, чем и заключенные, — заготовляли лес и вывозили его по узкоколейке. Потом их жителям дали квартиры в Туринске и они уехали. Узкоколейку частично разобрали, частично забросили.

За прошедшие три десятка лет природа почти уничтожила здесь следы пребывания людей. На месте бывших строений — холмики, из которых давно растут деревья. Только по слишком правильным очертаниям и торчащим кое-где бревнам, явно обработанным человеческой рукой, угадываются бывшие постройки.

Карлис перестает улыбаться, чувствуется, что он взволнован. Какое-то время ходит по поляне, выбирает подходящее место. Он приехал сюда не с пустыми руками: дома Карлис изготовил могильный крест из дуба, который рос на земле его деда.

Понятно, что точного места погребения Александерса Силинша уже не найти. План лагеря, который Карлис нашел в записках выжившего сидельца, нарисован от руки и точных координат не содержит. Там лишь указано, что это место под сосной, рядом с узкоколейкой.

Примерно такое место он и находит. Поставив крест, высыпает в его основание немного латышской земли — тоже той самой, что когда-то принадлежала его деду. На кресте надпись на латышском, смысл которой примерно соответствует нашему «Пусть земля тебе будет пухом»:

— Это была моя цель — доехать сюда и поставить крест деду. И я это сделал.

На месте бывшего лагеря, куда он проделал такой длинный путь, Карлис пробыл около часа. Побродил по лесу, выкопал пару совсем маленьких сосенок — сказал, что хочет их посадить на земле деда. В следующем году он собирается опять приехать в Россию, на этот раз в Красноярск — посетить места, где отбывала свой срок его бабушка.

Историям свойственно пересекаться. Мы рассказывали о двух сестрах, которые возят почту по узкоколейке в Алапаевском районе. Вместе с ними мы проехали до станции Санкино. Карлис рассказал, что именно по узкоколейке до этой станции в 1941 году везли его деда. Еще мы рассказывали об умирающих деревнях вдоль реки Тавды. Там же стоят брошенные лагеря — часть из них во времена СССР перенесли сюда из глубины тайги.