«Клоака — это элита». Большое интервью с ректором УрГЮУ о проблемах Европы, спецоперации и пропаганде ЛГБТ

Ректор Уральского государственного юридического университета Владимир Бублик в интервью екатеринбургскому порталу 66.ru рассказал о том, чем России грозит отказ от Болонской системы, и заявил о том, что детей нельзя отправлять в «европейскую клоаку». Как оказалось, напрямую между собой два эти утверждения не связаны.

Мы подробно поговорили с Владимиром Бубликом о его словах, наделавших много шума, и он объяснил, что такое клоака Европы и почему Болонская система — это не то чтобы идеал, но отказываться от нее сейчас уже поздно. Также обсудили пропаганду ЛГБТ, спецоперацию на Украине и то, что такое настоящий патриотизм.

— Всё же произносили вы словосочетание «европейская клоака»?

— Было сказано, и я еще раз это повторю: «Мы не отдадим детей в европейскую клоаку». Но клоакой я называю не Болонскую систему, которые я предлагаю оставить в России. Как я могу, с одной стороны, называть ее клоакой, а с другой — свою дочь отправлять в эту систему?

Клоакой я называю современную Европу. Точнее, не всю Европу, а тех, кто управляет Европой и, к сожалению, европейской системой образования.

Почему это клоака? Потому что их ценности — это не ценности. Это «потребляй, сколько хочешь», «будь индивидуалом», ЛГБТ-ценности, которые сегодня уже не просто идеология, а политика. И за отказ от этих ценностей государство наказывает.

Вот это я называю клоакой. И конечно, туда детей любой родитель не будет отправлять.

— Но в том же интервью вы говорили, что ваша дочь поедет учиться в Европу и ее вы туда отпускаете...

— Никуда я ее не отпускаю, потому что ей еще год учиться здесь. [Потом] она будет получать наше российское образование в архитектурном университете, а затем — все-таки она будет заниматься искусством, архитектурой — сможет на стажировке посмотреть великие творения итальянских, европейских мастеров. При одном условии: если эта дикая русофобия и клоака прекратятся. Если будут обеспечены гарантии нашим детям. А что происходит сейчас с нашими студентами?

Сама Болонская система не определяет содержание образования. Это технология — деление на уровни, продолжительность обучения, кредиты, мобильность, требования к оформлению дипломов... А содержание образования, то, что вкладывают в головы студентам, определяется законодательством страны, образовательной программой.

Я говорю ответственно и могу привести два примера. То, что в европейском понимании называется современной образовательной политикой, с нашей точки зрения — думаю, 95 % [россиян] меня поддержат — это растление молодежи. Это их оживотнивание.

— Что вы имеете в виду?

— Больше 20 лет наш профессор живет и работает во Франции, знает систему изнутри. Не буду называть вуз, но это старейший университет, созданный еще в средние века. И он говорит, что, для того чтобы аккредитовать образовательную программу — то, чему учат студентов, — нужно, чтобы программа учитывала интересы сексуальных меньшинств, интересы представителей ЛГБТ. Представляете?

В Финляндии и во Франции это требования государства к программе. «Они тоже люди, они тоже имеют право». Право-то они имеют, но почему это навязывается тем, кто по-другому считает?

— А если рассматривать это как расширение кругозора? Это же не заставляет примыкать к ЛГБТ-сообществу. Ты просто знаешь об этом.

— Заставляет. В Германии в школах девочки и мальчики с какого-то возраста вместе спят и ходят в туалет. А если я как отец против этого, меня сначала оштрафуют из-за того, что я не подчиняюсь школьным правилам, а потом еще и ребенка заберут, потому что я, видите ли, лишаю ребенка права на образование в том виде, в каком его видит государство. А я с этим не согласен.

Многие, кстати, уехали [из-за границы], потому что в России есть нормальные школы. А это дети, их психика корежится. Я против этого, и вот это я называю клоакой. Нам с такими европейцами, которые там правят бал, не по пути.

— Давайте простое сравнение. В вашем вузе учат на юристов, рассказывают про уголовную систему, конкретные преступления, их расследования... Мы же не делаем вывода о том, что студенты-юристы после этого становятся преступниками, наслушавшись про преступления. Так почему разговоры про ЛГБТ-сообщество воспринимаются как пропаганда, а не просвещение?

— Такое просветительство должно быть своевременным. Об этом можно говорить человеку с уже сформированной психикой, а не ребенку. Если в какой-то игровой форме мальчику или девочке трех-четырех лет это говорить — это уже не информирование, а кодирование. Да и для десятилетних это рано.

Другое дело, что они уже в 11 лет в интернете шарятся и такое там смотрят. Но это уже вопрос к родителям, почему они допускают такое преждевременное взросление.

— А как от этого оградить?

— Программа «Родительский контроль» и вопрос отношения в семье — насколько родители авторитетны для своих детей и насколько им интересно, чем занимаются их дети. «Я работаю, нет свободного времени, некогда, у меня своя жизнь, тут ничего не сделаешь», — это всё отговорки. Есть же нормальные семьи, где всё это под контролем.

Интернет — страшное дело, но без него нельзя. В научно-техническом прогрессе есть не только плюсы, но и минусы, и то, о чем мы говорим — это очень серьезный минус, который существенно влияет на цивилизацию.

— У вас дома стоит «Родительский контроль»?

— Нет. У младшего — Андрею десять лет будет скоро — пока одни игры, но и то он уже начинает задавать вопросы. Музыку слышу у него такую... Мы немного ограничиваем, но не потому что он не то смотрит, а потому что гаджеты — это для психики вредно и от школы отвлекает. А Маша, старшая дочь, говорит: «Папа, ты мне что, не доверяешь? Я сама знаю, с кем мне водиться и что мне смотреть». Я ей доверяю, и если я ей поставлю эту программу, я ее просто этим оскорблю.

— Она принимает вашу позицию, и что в итоге — может, и не поедет на стажировку в Европу?

— Она говорит: «Папа, мне хотелось бы увидеть всё это не на картинках, а посмотреть вживую, походить там». Почему дети должны быть этого лишены? Но когда возникает вопрос физической безопасности, можно подождать с гуманитарной составляющей. А ведь что творится сейчас в отношении русских...

У меня знакомые отправили дочь учиться в Швейцарию. Платят много, но и отец состоятельный. Отец проплатил жилье на год вперед, а хозяйка перестала включать свет, отопление, перестала кормить... Говорит: «Пусть тебя Путин кормит». Вот и отношение к нашим детям.

— Но мы ведь не можем никак повлиять на происходящее и на государственное устройство других стран.

— Можем! Для начала не ездить просто туда. Забрать детей, пока они там не наведут порядок. Это будет долго длиться, к сожалению. Но я не буду своим ребенком рисковать. Увидят, что славянской внешности и если не хохлушка, начнут притеснять. Это большая проблема.

— Вот вам и глобальное последствие спецоперации...

— Поэтому надо ездить в правильные страны. Нельзя замыкаться, но в Европу пока ездить нельзя, пока Европа сама не исправится. Есть Турция, Китай. В Турции очень хорошо. Мои сейчас там, у нас есть недвижимость в Турции, и турки очень хорошо относятся, к детям особенно очень правильное отношение. Для них это святое.

Исламский и наш христианский мир — это оплот.

— А абсолютная свобода человека в Европе — это неправильно?

— Конечно. Это позиция: «Я потребляю, что хочу. Я рожден потреблять, кайфовать». Потребление — это основа западного общества. Потреблять, жить здесь и сейчас, не думать о будущем. Нет денег? Занимайте, кредитуйтесь. Это одна из идеологий Запада. А вторая: «Ты — свободный человек, делай, что хочешь, потому что ты личность». А то, что я личность?

Вот это я называю клоакой и не хочу, чтобы мой ребенок этим пропитался и приехал сюда. И любой родитель не хочет. Неужели вы не видите эти гей-парады, это беснование?

— В скандале из-за танца в 12-м лицее вы тоже видите пропаганду?

— Я прошу прощения, а когда мальчики стоят и друг друга держат за ягодицы — это нормально, что ли? Нет, давайте я не буду комментировать. Это сложная тема. Если бы мой ребенок в этом участвовал, я был бы очень огорчен. И это недоработка.

У одного нашего профессора на лекции студенты спросили, как он к этому относится. И он говорит: «Вот ты, Петя, погладь Ваню по руке. Тебе будет приятно?» Один говорит: «А почему нет?» Его ребята сами осудили.

Вот такое отношение у наших студентов. Мы — за естественные отношения. Да ради бога, пусть. Это их, наверное, право.

— Вам не кажется, что как будто только в последнее время к этому возникло такое отношение? Те же «Новые русские бабки» смешили всю страну, а это, вообще-то, мужчины, которые переодевались в женские наряды. И это никого не смущало.

— Это был китч, хохма. Пусть переодеваются, ради бога. Но когда это становится частью государственной политики, подкрепленной санкциями против тех, кто против — вот это уже серьезно.

И это стало [активнее обсуждаться] действительно в последние два-три года. Я не знаю почему.

— В России-то частью государственной политики это никогда не станет.

— Слава богу, мы другие. Я об этом и говорил, что у нас дети вырастут нормальными людьми, в том числе и в сексуальном, биологическом, физиологическом плане. Брак — это союз мужчины и женщины, созданный в целях рождения и воспитания детей, духовного гармоничного развития жены и мужа. А у них брак — это родитель-1 и родитель-2. У них сколько полов? Это нормально, что ли? Это содомия, шайтанство!

— Но ведь наука признает, что это не прихоть и не выбор людей...

— Если человек, будучи мужчиной, себя ощущает женщиной, одевается, ведет себя так — это сбой в генной программе, больной человек.

— И что с ним делать? Выслать из страны в Европу?

— Да нет, конечно. Пусть он себя так чувствует, но когда он начинает затягивать в это других — это неправильно. Это всё интимные вещи, а сейчас они стали публичными и государственными. В советское время мужеложство считалось преступлением, за это в тюрьму сажали — это другая крайность. Мы от нее ушли, и сейчас маятник улетел вообще в другую крайность.

Про патриотизм и спецоперацию

— Второй пример. Буквально свежий. Через несколько часов после начала спецоперации 24 февраля мне как ректору принесли обращение от студента нашего: «Владимир Александрович, идет [спецоперация]. Так нельзя. Это нарушение, Путин не должен так делать. Законно избранное правительство нельзя бомбить. Люди гибнут. Пожалуйста, осудите [спецоперацию]». И подпись.

Я смотрю, что это за первокурсник. И действительно: в армии не служил, семья нормальная, обеспеченная, сессию сдал на «хорошо» и «отлично», но есть нюанс — три года учился в Чехии. То есть он приехал уже переформатированным.

Ладно, это его мнение. Я понял бы его, потому что мне самому, честно говоря, было тревожно. Я не думал, что мы так резко начнем. А тут молодой человек не просто свое мнение высказывал, а советовал мне, что делать.

Поэтому я сказал, что эта позиция должна быть его личной позицией. Если он начнет агитировать ребят — это будет уже другой разговор. Сейчас он учится и хорошо учится, никаких санкций к нему не было [принято]. Но вот у человека такая позиция. Я это говорю к тому, что система форматирует людей.

— Вы считаете, что всё дело именно в том, чтобы пожить в Европе? А как насчет интернета, в котором есть всё?

— Не закроешься. Надо воспитывать, надо объяснять. Мы с дочерью очень серьезные разговоры ведем. И по поводу военной спецоперации и по поводу всего, что происходит. Я вижу, что ей страшно. Она маленькая девочка еще. Конечно, это касается молодежи. Я считаю, что с ними надо разговаривать и обсуждать [происходящее], но нельзя на них давить.

Говорить «Ты поддерживаешь спецоперацию? Если нет, то ты предатель!» — это неправильно.

Патриот — это тот, кто любит Россию и кто ей служит. Кто делами, а не словами это показывает. Вот наши ребята, студенты. Я их не спрашиваю, за они или против. Что об этом спрашивать? Это спецоперация идет, это будет. От нас ничего не зависит.

Но наши ребята делами выражают свое отношение: провели субботник на кладбище, где есть воинские захоронения, уже второй гуманитарный конвой формируют и отправляют, ездили с концертом в госпиталь к раненым... А наш университет будет принимать на обучение тех, кто закончил там службу. Если не будет бюджетных мест, будем за свой счет их обучать. Вот наш вклад. А кто хочет, пусть орет, что он патриот.

— Это хорошие человеческие поступки. А наклейки с буквами Z и V на машинах и не только — это патриотизм?

— Это их выбор. Может быть, это и проявление патриотизма. Я сам, честно говоря, на своей машине наклейку эту не наклеил. Разве это важно? Для меня важнее то, что делают наши студенты. Если человек считает, что так он проявляет патриотизм — это его право. Почему ему за это нужно машины царапать? Почему ему в напитки плюют, когда он приходит в бар?

Я разговаривал с Виктором Анатольевичем Шептием (депутат свердловского Заксобрания. — Прим. ред.), который ездил туда [в Донбасс]. И он мне рассказал одну интересную вещь, о которой я догадывался, но не знал, что это настолько важно. Говорят, что тем, кто там воюет, очень важно, как те, кто здесь, в России, оценивают ситуацию.

— У них есть возможность отслеживать публикации в СМИ?

— Отслеживают. Хоть общение и ограничено, всё равно информация проходит. И когда человек, который жизнью рискует, слышит, что дома его считают оккупантом разные очень продвинутые блогеры, то я не знаю, что будет, когда они сюда вернутся. Как эти блогеры будут встречаться с теми, кто там воевал. Это большая проблема. Им очень важно знать, как мы относимся к тому, что там сейчас происходит.

Есть внешние проявления патриотизма, а есть глубинные. Говорить-то можно что угодно. Нам здесь очень просто рассуждать, потому что нас, по сути, ничего не коснулось. Стало дороже, да. Но пока мы еще живем в общем-то в нормальном мире.

— А санкции, из-за которых уходят сети, закрываются магазины...?

— И что, вам стало жить хуже?

— Жить стало дороже.

— Это да, к сожалению. Думаю, наши руководители работают над этим. Верю в это.

Общество действительно с одной стороны раскололось, но с другой стороны мы всё-таки консолидировались, и больше тех, кто поддерживает президента. Я считаю, что очень правильно, хоть и с большим опозданием, но всё-таки объяснили, что было бы, если бы такое решение [о начале спецоперации] не было принято. И объяснили не на словах, а документально, и показания дают те, кто был захвачен, что они готовились и напали бы на Россию. Тогда мы бы тушили пожар в своей деревне.

И все пакеты санкций были придуманы заранее, это был просто повод. Поэтому здесь у нас нет выхода, только вперед!

— Ректоры многих вузов попали под санкции Украины, в их числе Виктор Кокшаров из УрФУ. Судя по всему, всё из-за подписанного ректорами письма в поддержку спецоперации. Почему вы его не подписывали?

— Во-первых, мне никто не предлагал. Многие ректоры туда не попали. Меня не спросили: «Ты за или против?» Я только недавно узнал, что есть такой список. Меня не спрашивали. Если бы спросили и попросили подписать, я бы подписал.

— И тоже попали бы под эти санкции...

— Ну и что мне эти санкции? На Украине у меня нет ни недвижимости, ни счетов. Сейчас бы меня и не пустили туда. Когда там будет нормальное государство, я бы туда поехал.

Я служил на Украине, в Евпатории. Там были ребята со всего Союза. Поэтому я немножко знаю и люблю эту страну. Жалею, что в Киеве не побывал — был только проездом, когда нас в армию везли.

Еще раз объясняю: я не подписал только потому, что мне не предложили. Возможно, нужно было очень быстро отреагировать.

— Система возникла в 1999 году, а в 2003 году вузы в России поставили перед фактом, что мы в этой системе. Когда Союз распался, мы считали, что мы — часть мира, часть Европы. До 2008 года у нас была эта иллюзия, потом Путин сказал, что для других стран мы продолжаем оставаться империей зла. Вот тогда нужно было определяться с нашим отношением к этой Болонской системе.

— А почему тогда только сейчас решили от нее отказаться?

— Вот! Я считаю, что нужно было раньше. И не отказываться, а определяться. Сегодня, когда говорят, что с сентября учебный год начнется без Болонской системы — это дурь. Решение должно быть не политическим, не популистским, а взвешенным.

И Валерий Николаевич Фальков (министр образования РФ. — Прим. ред.) правильно сказал, что мы уберем недостатки, которые есть в этой системе.

— Какие это недостатки?

— Главный недостаток — что нас так и не пускают в Европу, наших выпускников. Забирают тех, кто им нужен — айтишников, инженеров, технарей... Пусть министерство с недостатками определится и с нами обсудит, а саму систему надо оставлять.

Потому что если мы не будем готовить айтишников-бакалавров — это не означает, что их не заберут [за границу] даже без образования, был бы ты с головой. Всё равно утечка мозгов будет. Прежде всего надо сделать так, чтобы здесь было выгодно и комфортно работать.

Вот смотрите: мы и все наши партнеры по Болонской системе создали консорциум. Мы хотим готовить бакалавров, которые смогут работать на пространстве ЕврАзЭС, а у нас систему отменяют. Ну как так? У нас много контактов с европейскими университетами — Германии, Чехии, Америки, Турции... Они просто поставили на паузу наше сотрудничество. И понятно почему. Они заняли выжидательную позицию — чем на Украине [всё] закончится. И их можно понять, они не такие сильные, как Россия. Россия всё выдержит.

Никто никуда еще не выходит. Пока сделаны только политические заявления.

А сейчас всё слишком далеко зашло. Придется ломать через колено, резать по живому. Это неправильно. Образование — очень чувствительная сфера, которая касается не только студентов и преподавателей, а касается страны.

— Если говорить о проблемах образования в стране, не стоит ли начать со школ?

— В школьном образовании много проблем. Жаль, что мы ушли от советской школы. Мы видим, какими приходят студенты после школы.

В чем плюс нашей системы образования в вузах: это образование не клиповое, оно фундаментальное. Получил базу и можешь исследовать всё, что тебя заинтересует. А у них [на Западе] ты сам выбираешь, что тебе интересно, и становишься узким специалистом в очень узкой сфере. Схлопнулся этот рынок, и куда ты пойдешь?

Многие дети моих знакомых заканчивают школы экономики за границей, получают дипломы, приезжают сюда, и в лучшем случае их папа к себе в офис устроит. А наше образование ценится везде.

Ранее мы разбирались, что ждет студентов-иностранцев в случае выхода России из Болонской системы. Против этого уже выступил ректор УрФУ.

Что вообще такое Болонская система и чем грозит отказ от нее, мы подробно разбирались в этом материале.