«Спали на стульях, дома не бывали по четыре дня»: как работал уголовный розыск в «лихие» девяностые

Каждый год в России 5 октября отмечают День работников уголовного розыска. Праздник этот сугубо профессиональный и не является выходным днем даже для представителей этой профессии. Сыщикам уголовного розыска и правда не до выходных. Они всегда на передовой борьбы с криминальным миром.

Борис Тимониченко служил в рядах милиции (полиции) больше 20 лет. В годы его работы разгул криминала достиг небывалых высот из-за больших перемен в политической и экономической жизни страны. То время сегодня называют «лихими девяностыми», когда перестрелки в центре Екатеринбурга были обычным делом. В 1996 году Борис Тимониченко возглавил уголовный розыск, в 2000 году стал начальником криминальной милиции города. В 2003 году возглавил УВД Екатеринбурга. С 2007 года работал на должности начальника Управления внутренних дел по Курганской области.

— Борис Викторович, в 1986-м вы закончили Свердловский юридический институт. Почему вы решили пойти в правоохранительную систему?

— Я служил на флоте, то есть в общей сложности провел на службе три года. Поступать в институт с точными науками было уже сложно, я их просто забыл. Поэтому выбрал себе гуманитарный вуз. В 1982 году пришел на следственно-криминалистический факультет и учился на следователя. Практику проходил дважды в Октябрьском отделе внутренних дел в должности следователя-практиканта. А в 1986-м, когда после выпуска стал устраиваться, мне сказали: «Мест нет». В то время начальником был Николай Овчинников, будущий заместитель министра МВД. Я пришел к нему, он говорит: «Ну, давай тебя будем у нас устраивать, приходи завтра». А на следующий день уже был подготовлен приказ, и меня вместо следствия отдали в уголовный розыск. Завели в кабинет, где сидели сотрудники, и представили: «Вот, новый оперуполномоченный». Что называется, без меня меня женили. В принципе, мы даже когда встречаемся с Николаем Александровичем, я ему даже благодарен, что он определил мой путь именно как оперативного работника, потому что именно на этом пути я сделал карьеру от лейтенанта до генерала.

— Это была середина 80-х годов, какова была на тот момент криминогенная обстановка?

— Сначала криминогенная обстановка была нормальная, не было каких-либо громких и серьезных преступлений. Они пошли уже ближе к 90-му году. А вот 1992–95, вот тогда была очень сложная ситуация. Я хорошо помню эти события. Практически каждый день совершались какие-то громкие преступления, не только тяжкие, но и особо тяжкие — взрывы и убийства с использованием огнестрельного оружия. Мы практически жили на работе. Был один эпизод, так называемое кровавое воскресенье октября 1996 года. В тот день на территории Октябрьского района совершили сразу три преступления, и все они были особо тяжкие — это похищение полугодовалого ребенка (тогда впервые был зарегистрирован киднеппинг), расстрел трех инкассаторов и убийство семи человек (пять человек — еврейская семья и два человека — соседи), которые стали невольными свидетелями. В течение недели все преступления были раскрыты. Но за эту неделю дома был часа четыре: сходишь помоешься, а все остальное время на работе. Те громкие дела заставляли работать вот в таком сумасшедшем режиме.

— Не возникало желания просто взять и уйти?

— Недавно мы с супругой отметили 35-ю годовщину совместной жизни. И я могу сказать, что моя карьера — это ее карьера. Все, чего я добился, — это благодаря ее поддержке. Она никогда не говорила мне: «Почему ты ночью приходишь домой?», «Тебя дома не видно», «Ребенок растет без тебя». Я отдавал всего себя той работе и горжусь тем, что я 25 лет отработал в нашей правоохранительной системе.

— Как вы на тот момент справлялись с кадровым голодом? Хватало ли людей?

— Если говорить о кадровом голоде, то он был всегда. Работа оперативного работника, сыщика сложна. Это постоянный стресс, постоянные нагрузки, иногда семья не выдерживает, предъявляет претензии, человек уходит, либо физически устает и тоже уходит. Нагрузка в девяностые была огромной — спали на стульях. Потому что мероприятия, оперативные и следственные, они шли круглые сутки. Мы переодевались, мылись, кушали на рабочих местах. В таких условиях некомплект был всегда. Я знаю, что он есть в МВД и сейчас.

— В в 90-е были периоды, когда не платили зарплату?

— Задержки были до 2–3 месяцев. Иногда выдавали деньги частями, чтобы просто хватало на продукты. На предприятиях бывало и по полгода не платили! Если сотрудник органов внутренних дел худо-бедно получал, то его супруга, к примеру, нет. Вот жили, перебивались на одну зарплату, занимали у друзей. Была и талонная система. Многие сейчас не знают, что это такое. По талонам можно было покупать какие-то продукты, табак, спиртное.

— Про банду братьев Коротковых расскажете? Это было одно из самых громких дел того времени.

— Тогда впервые прозвучало такое слово — «отморозки». Банда совершила два десятка убийств, они совершали их везде, в том числе и своих подельников не жалели. Их так и называли — «банда отморозков», преступления были дерзкие. Но их раскрыли, сам Коротков был задержан, его задерживал мой заместитель Андрей Кочуров, задерживал бандита, вооруженного гранатой, и за это потом был отмечен правительственной наградой.

— Поговорим про Федулева. Это была знаковая личность того времени. Рейдерские захваты, убийства.

— Таких, как Федулев, было много. И я могу сказать, что не только уголовный розыск города занимался Федулевым, им занималось ФСБ, занимались подразделения по борьбе с организованной преступностью. Изучалась его деятельность по линии экономики, все эти рейдерские захваты: тот же мясокомбинат и другие предприятия. На тот момент у него были очень грамотные юристы. Они использовали наши пробелы в знаниях и несовершенство законов и совершали захваты предприятий на грани с преступлениями. Не за все совершенные рейдерские захваты Павел Федулев был наказан. При этом им совершались и различные убийства. Можно вспомнить гибель его компаньона Соснина в Кировском районе. Тогда несколько человек были расстреляны из автомата, долгое время преступление оставалось нераскрытым, но сейчас и Павел Федулев, и его подельники получили большие сроки: от 20 до 24 лет.

— Федулев даже не скрывался. Он не подозревал, что в конце концов будет арестован?

— Он надеялся, что ему все сойдет с рук. Его же не один раз задерживали, а несколько. И неоднократно ему удавалось уходить от ответственности при помощи адвокатов. Но, как говорят, сколько веревочке ни виться, конец все равно будет, и здесь наступил свой логический конец. Федулев отправился за решетку.

— Сегодня очень любят сравнивать милицию СССР и милицию девяностых. Тогда резко упал авторитет МВД. Не обидно было, учитывая, какие сложности приходилось терпеть на службе?

— Авторитет милиции упал не из-за действий сотрудников, а в целом из экономической и политической системы. Возьмем, например, военных. В СССР армию ценили, многие шли в училища, уезжали служить в дальние гарнизоны. А потом начался разгул, когда денег не хватало, техника ломалась, престиж службы сразу стал падать. В милиции то же самое: людям перестали платить, за копейки никто не хотел работать.

— Как менялась ситуация к лучшему? В какой момент начала крепнуть правоохранительная система, выбираться из кризиса?

— Определяют два момента — политический и экономический. Когда политически мы вошли в стабильность, экономически тоже стали укрепляться. Органы МВД стали поддерживать в части приобретения того же автотранспорта, техники, телефонов, компьютеров. Работать было проще. И я могу сказать, что сам криминалитет стал перестраиваться, то есть они для себя поняли, что бессмысленно зарабатывать на преступлениях, зарабатывать стали на рыночной экономике. Многие лица, имеющие отношение к криминалу, пошли в легальный бизнес. Но кто-то и в легальном бизнесе совершал преступления — рейдерские захваты, убийства, тот же Федулев. А кто-то полностью перестроился, отошел от каких-то своих старых привычек, начал зарабатывать законным бизнесом.

А сейчас рэкет как вид преступности уже практически сошел на нет. Потому что изменилась экономика, уже не надо вымогать, можно наладить бизнес. Есть грамотные юристы, работают силовые структуры, работают суды.

— И все же вы согласны с народным штампом, что 90-е — это проклятое время?

— В то время был слом государственной структуры, смена политического периода. Все просто посчитали: «Вот она демократия, делать можно все». А если честно сказать, органы внутренних дел на тот период были просто не готовы принять свободную экономику, которая потянула за собой преступность, в том числе и организованную. Именно тогда были срочно созданы подразделения по борьбе с организованной преступностью. И у нас был знаменитый отдел, который занимался резонансными преступлениями очень успешно. Сложно вспоминать 90-е годы, но их нужно было пройти, и мы прошли их достойно. Это были сложные 10 лет, тяжелые 10 лет, но это была хорошая школа жизни.

— Как вы отнеслись к переименованию милиции в полицию при Медведеве?

— Вы слышали, что недавно произошел ребрендинг Сбербанка? Слово «банк» ушло, потому что Сбербанк как организация занимается теперь не только финансовыми операциями, но у них теперь есть и другие сферы деятельности. То же самое произошло и с милицией. Милиция — это было народное слово. Но настал период, когда нужно было провести ребрендинг, поменять функции. Суть осталась прежней — защита граждан и их имущества.

— Как бы вы оценили работу современного поколения?

— В любой период, что сейчас, что раньше, — работать сложно. Мне непонятно, когда говорят: «А мы вот в наше время...» И сейчас есть сотрудники, которые работают и всем сердцем любят свою профессию. Я бы не хотел сравнивать времена — разные возможности, разные преступления, разные вызовы.

— После выхода в отставку не скучаете по тому времени?

— Я могу вам сказать, когда я принимал решение уйти, я принимал его осознанно, я ушел очень легко. Некоторые говорят, что уходят, а потом им продолжает сниться работа. Мне она не снилась, потому что та моя работа, которой я занимаюсь сейчас, она схожа с той деятельностью, которой я занимался раньше. По интенсивности труда, по энергетике получается то же самое.